***
Перелетные птицы на зиму
улетают на юг.
Север нам отведен. Это
нас ему
с головой выдают.
Нас Россия в рассвет по
росе вела,
по лесам, где зверята.
Северянки мои на севере
и северята...
***
Не зря мы по дорогам
колесили,
глядели с удивлением
вокруг:
похорошели девушки в
России,
с ума сойти! С чего бы это
вдруг?
Зачем в Москве кликуши
голосили,
что всех и вся сгубил
незримый враг?
Похорошели девушки в
России
в конце зимы. А это
добрый знак.
***
Проигрывает в карты
задумчивый пророк,
как жизнь - кавалергарду,
спустившему курок;
проигрывает вору
трагический поэт,
оратору, танцору
и паре эполет;
проигрывает с треском
на молодой земле,
как желтый Достоевский
румяному Рабле,
но дух - победы краше,
его не побороть, -
любите проигравших,
как любит их Господь,
и знайте - рыцарь бедный,
страдающий за всех,
смеялся бы последним,
когда б в конце был смех.
НОВЫЙ ГОД
Невидимый порог,
придуманный, условный,
твержу: не паникуй,
порога просто нет...
Но маята души,
но сердца стук неровный -
запутался в себе,
на свой ступаю след.
Мне жаль себя и вас.
В скафандрах одиночеств
по камерам квартир
в границах государств
дальтоники любви
и пасынки пророчеств
пугаемся врачей,
больные от лекарств.
Когда б душа всерьез
хотела быть счастливой
не стала б, замерев,
глазеть на календарь,
где лишь обратный счет
с обратной перспективой
накликаешь себе,
как отреченье - царь.
Мгновение - твое,
ты в нем богаче Креза,
вселенной равносущ
мирам равновелик.
Бессмертие и смерть
всего лишь антитеза,
клубок противоборств
и таинств маховик.
За окнами судьба,
как города громада,
я ей в глаза смотрю
отсюда, изнутри,
и белыми, как ночь,
шрихами снегопада,-
лучами вместо струн
играют фонари.
ПЕРЕДЕЛКИНСКОЕ
Сюда от станции недолго -
вдоль кладбища через
мосток
тропой до дачного
поселка...
Не виноват я, видит Бог!
Усталым стал и
невеселым,
и рассказать хотел
сосне,
что начал к будущим
глаголам
примеривать частицу
"не".
Полвека ждали эти сосны,
пока по свету я кружил
и сыпал пепел папиросный
(я "Беломор" тогда
курил).
Отодвигал, как мог,
любовью,
детьми и внуками
предел...
Я, прикоснувшись к
Подмосковью,
к тебе, Россия, прикипел.
В твоем краю сосной под
солнцем
я среди сосенок стою
и сколько жизней, словно
кольца,
я уместил в одну свою!
Немало прожил и неплохо,
вот книги, дом, друзья,
родня...
Но как поймет
душа-дуреха,
что лес - он лес и без
меня?
Не обещайте мне, как
другу,
что есть внеличная
спираль,
да, есть, но я очерчен
кругом,
за ним - не я, иная даль...
Иду, шестидесятилетний; -
а вдруг, травинку теребя,
я встречу на тропинке
летней
двадцатилетнего себя!
- Привет! - Откуда ты? -
Отсюда...
Садится солнце. Скоро
тьма...
Не отнимайте веру в чудо,
Не прибавляйте мне ума!
***
Душа консервативна,
упряма, непряма,
как женщине - противны
ей доводы ума.
Она желает чуда
всегда и навсегда
оттуда ли, отсюда,
но сразу и сюда!
Верна себе, наивна
эфирная струя
ведет ретроспективно
к началу бытия.
В отличие от плоти
уверена: в пути
при новом повороте
начало - впереди!
Не возражай. Загадка
пристала ей сия...
А без загадок - гадко
тебе, душа моя.
СТОЛИЧНЫЕ СТАНСЫ
Я видел сто столиц, да я и
сам в столице
лет тридцать, но
провинциален
я, как апостол Павел, и
едва ли
уже смогу перемениться.
Я в детстве жил на первом
этаже,
который москвичам не по
душе:
на первом жить - им
требуется смелость,
но ежели второго не
имелось?
Не помню летом я
закрытого окна,
дверь на ночь лишь была
притворена,
спал, как младенец, в
слепоте бесстрашной
провинциальный мир
одноэтажный
(сентиментальный мир,
немаловажный)...
Но мысль взлетала в
купол голубой
затем, что не была
подавлена толпой
за неименьем толп. Без
них ты гениален,
чему и радуйся, пока
провинциален.
Жила-была любовь, и если
к ней прибавить
закончившуюся позавчера
войну,
весну и глухомань, стихи
во сне - судьба ведь!-
неопытность, озноб,
днестровскую волну -
получится восторг. Какие
ни готовь
подробности потом,-
неисправимым буду:
мне навсегда в диковинку
любовь
и авиация. Да не привыкну
к чуду!
Летать я не рожден, и в
самолете,
прошу простить,
испытываю стресс;
с недоумением смотрю на
стюардесс...
под стать моей
незащищенной плоти
дом на земле и в
будничной заботе
не высший пилотаж, а
пассажирский рейс...
Веселой молодости демон
подталкивал покинуть
дом родной...
Под старость, говорят,
нам хочется домой;
и я вернулся бы, но где он
тот дом родительский,
который звался "мой"?
ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ
Здесь царствовал
когда-то я,
здесь были дом, семья,
моя любимая, друзья
и молодость моя.
Да, башни крепости - в
строю.
Лиман и небеса...
Калитки, окна узнаю,
Былые адреса.
Но время вымыло навек
и выбило из них,
как будто новый был
набег,-
всех подданных моих.
Такая встреча: город мой
похож и непохож,
переменился - не чужой,
но отчужденный...
Что ж,
забыв меня, моих друзей,
он, продолжая жить,
музеем юности моей
не собирался быть!
Пускай слетелась на
лиман
чужая ребятня:
бежит к лиману мальчуган
похожий на меня.
***
В ту пору славную, когда
хватало пальцев на года,
когда у вольных
половинок -
еще ни свадеб, ни
разводов,
ни огородов, ни доходов,
ни юбилеев, ни поминок,-
богаты были я и ты
среди руин и нищеты...
***
В сорок пятом зимой в
комнатенке с верандой
у тети Розы жили три
квартирантки -
то ли сержантки, то ли
лейтенантки.
Я был младше их года на
три-четыре,
мне пятнадцать стукнуло.
В послевоенном мире
пел патефон за стеной в
той квартире...
Из-под пилотки локоны
золотые,
гимнастерки хэбэ с
ремнем, как литые,
сапоги-сапожки - тук-тук-
позывные.
Фронтовички призыва
последнего года,
им досталась война
другого, победного рода:
Бухарест, Белград,
Будапешт... Из похода
кое-что перепало им:
полуботинки,
шали, пудра, чулки,
керосинки,
а еще открытки, картинки,
пластинки...
Вечерком, как на вахту,
заступали поклонники,
капитаны, а, может, и
подполковники,
а пока - примостились на
подоконнике,
зазывают меня, начинают
шутки-расспросы,
улыбаясь, одна
предлагает мне папиросы,
другая сплетает и
расплетает косы.
Одна говорит, чтобы я не
стеснялся,
а так вот сразу взял и
признался:
хоть раз с девчонкой
поближе я знался?
Быстрый жар обдает меня
до макушки.
Мать зовет: - Ты не слушай
их. Шлюшки.
Ночью душно мне на моей
подушке.
Слава Богу, теперь
вместо бомб - гулянки,
в кружках спирт, на
газете консервные банки,
все путем, не случись с
"буржуйкой" подлянки...
Шум под утро: по пьянке
компания угорела.
Одна к нам шастает то и
дело
За лимоном. Шинель на
голое тело.
Во дворе гуляки зябко
сутулятся,
офицеры в белье, словно
мокрые курицы,
Хорошо что не видно их с
улицы.
Сокрушается мама: - Что
за дурешки!
Без войны хотели
погибнуть, как кошки...
А у той, у одной - шинель
да сапожки...
Послевоенных южных
ночей лихорадка.
Жаркой гарью ноздри
щекочет сладко.
Полстолетья прошло -
угорелая снится солдатка...
СТАРАЯ ПЛАСТИНКА
Компьютер, CD-rom,
дисплейные картинки -
интерактивный мир
из виртуальной мглы...
Стихи, мои стихи,
вчерашние пластинки,
проигрыватели
корундовой иглы...
Старо, я говорю,
смотри в глаза
прогрессу,
а что не интернет,
то, как верлибр, старо.
Даешь евроремонт!
Да здравствует
процессор!
Кружится впереди
гусиное перо...
1.
Она теперь ему
подчинена,
Ему принадлежит душой и
телом;
Тебя, как отчужденная
страна,
Она встречает взглядом
опустелым.
Страна прекрасная, но
ликом белым
Она теперь к тебе
обращена, -
Все краски обескровила
луна
И обвела своим холодным
мелом.
Не ставшие подвластными
края -
Как рана. Эта боль
неизлечима...
Смирился бы, когда была б
ничья,
Но чья-то - красота
невыносима!
Черта. Рубеж.
Захлопнулись врата.
Спроси - за что карает
красота?
2.
...но связь меж нами есть,
хоть провода, как нити,
оборвите,
хоть время украдите,
хоть пространство
загромоздите камнем и
бетоном
и улицами, где
невпроворот
круговорот машин и толп
столичных;
пусть ветер свищет, и
ночная тьма,
как бездна,
разверзается,- кладите
на ложе с ней мужчину, а
со мной -
другую женщину, но связь
меж нами есть
незримая и все еще -
живая...
3.
Посреди романтической
драмы
остановка, обрыв, провал,
-
Застывает в зевоте яма
оркестровая...
Кончен бал.
Чей-то перст отлученным
от храма
разойтись по домам
приказал.
Недоигранной роли
резину
в повседневности тянет
герой,
жизнь пластинкой
рутинно и длинно
застревает на ноте
одной.
Тут уж делает время
погоду,
тяжело раздавая дары,
каждый день прибавляя по
году
всем участникам прежней
игры...
- Убавляя мне жизнь,
отнимая,
отрывая мне свет от лица!
Без конца она, сцена
немая,
я словами давлюсь без
конца.
4.
Жить без любви нельзя
можно
жить без юности нельзя
можно
жить без здоровья нельзя
можно
жить без жизни нельзя
можно
ТАРАКАНОВА И ОРЛОВ
(последняя встреча)
- Боже мой, на кого
променял!
На катькину дряблую
тушу!
Любовь нашу предал и
продал меня,
сгубил свою гордую душу!
Неужто, ответь,
недостойна Россия
царицы, как я - молодой и
красивой?
- Утеха и жар молодого
огня,-
имперскому делу помеха,
а в Катьке и ум, и расчет,
и броня,
державная тайна успеха.
Царицею быть не смогла б
ты и дня!
...Проходят столетья:
- Ты предал меня!
Ты предал! -
как колокол - эхо.
- Россию не предал! -
опять говорит
прославленный,
бледный, как смерть,
фаворит, -
престолу служил и
отчизне.
...При жизни остался без
жизни...
***
Почему не веришь, что
случилось,
что светло нахлынуло,
нашло,
если состоялось,
получилось,
если срифмовалось,
повезло?
Кайф любовный, молоко
парное,
но лишь вознеслись мы до
небес,
русская родная паранойя
тут как тут. Привет,
подпольный бес!
И когда ты сбрасываешь
платье,
подозренья сотрясают
дом.
Бывшие товарищи и братья
баррикады строят под
окном.
Требуется срочно
расковырка
хрупкого блаженства и
добра.
В небесах озоновая
дырка.
в ткани звездной - черная
дыра.
В ванне образуется
воронка,
молоко сбежало на плите,
под кроватью пьяная
воровка
судорожно шарит в
темноте...
***
Чтобы тьма стирающей
головкой
не прошлась по памяти
моей,
записать спешу я под
диктовку
оркестровку уникальных
дней,-
чтобы кто-то прочитал и
понял,
что я жил, любил, а не
гостил,
пусть не все анкеты я
заполнил,
миллион прохожих не
запомнил,
тысячи красавиц упустил.
Душу не затронула
морока:
будет ли на небе
благодать?
Мало мне отпущенного
срока,
только жизнь я начал
понимать...
МОЛДАВСКАЯ ПЕСНЯ
Лес дремучий, лес густой,
ни конца ему, ни края -
в лес вошел я молодой.
Шел за счастьем и
судьбой,
с кем столкнулся,
разминулся -
не расскажет лес густой.
Шел я с песней удалой,
а под вечер на опушку
вышел я - старик седой...
***
Ничего не хочу!
Я открыл эту радость под
старость.
Ничего не хочу.
Замечательно, что не
хочу,
что по телу течет и течет
золотая усталость,
заливая года,
как оплавленным воском
свечу.
Тишина заплела
в убедительном вечном
повторе
все, что будет и есть,
с тем, что было когда-то
давно...
Ничего не хочу -
повторяет усталое море,
убаюкивает
перед завтрашним
штормом оно.
***
Край судьбы ощутив
всеми фибрами, кожей
за обшивкой, за тонким
листом,
за стеклом,
я лечу, как болид,
обегаемый дрожью,
в оболочке стальной
с неподвижным крылом.
Подо мной пустота,
неземное зиянье,
высота без опор
и пространства провал,
и свистящая скорость
-
на месте стоянье,
стюардесса вино
наливает в бокал...
НА ПЛЯЖЕ
Из волн выходит легким
шагом
а вслед за ней - незримый
шторм:
бледнеют море с
Карадагом
от гениальных юных форм.
Во дни политики, теорий,
компьютеров, шальных
забот
Бог на мгновение у моря
не зря такое создает.
Глаза мужские не
тревожат
ее покой. Как за стеной,
она змеей меняет кожу -
купальник мокрый на
сухой.
Сияет синь, ее лаская,
а я гляжу, себя казня:
хоть раз бы втюрилась
такая
со взгляда первого в
меня!
Мгновенно, как при
вспышке блица,
всегда влюбиться был
готов,
но, чтобы отклика
добиться, -
так это стоило трудов.
И вот с догадкою простою,
что жизнь напрасно
прожита,
стою я перед красотою
на берегу, как сирота.
И солнце, поднимаясь
выше,
уже не радует - печет,
а что до всех меня
любивших
и любящих - так то не в
счет!
***
Шептала артисту
влюбленно:
- На что твой Отелло
похож?
Ты не такой. Дездемону
зачем за горло берешь?
Возьми и поверь
Дездемоне.
Не бойся Шекспира. Он
мертв.
Спаси ее. Мир
потрясенный
у ног твоих будет
простерт!
...Вернулся домой
смущенно:
- Над нами какой-то рок:
Я вновь задушил
Дездемону,
прости, я иначе не мог!
БАБОЧКА
В школьной библиотеке
весна.
Бабочка на книге у
раскрытого окна.
Стихи большого поэта!
Библиотекаршу прошу
горячо:
- Дайте его еще!
- Это все, - говорит, -
больше нету!
Правда, есть в
переплетах замочные скважины...
- Дайте. Все, что связано
с ним - это важно!
- Важно-то важно, но
правда такая - не в честь...
...............................................
- Боже мой, в этой жизни -
поэзия узница!
Зачем вы мне дали такое
прочесть?
- А зачем тебе, милый,
гусеница,
когда бабочка есть?
СОНЕТ
ПСЕВДОШЕКСПИРОВСКИЙ
Будь с гением, подруга,
заодно, -
Художник лишь
прекрасное оценит,
Прикосновеньем мастера
оденет
Тебя в божественное
полотно.
Но вечное поэзии вино,
Увы, вина из бочки не
заменит,
Бессмертию красавица
изменит, -
Поскольку тела славе не
дано.
Так тленное нетленному
перечит.
Пусть красоту поэт от
смерти лечит
Животворящей властью
мастерства,
Пусть трижды будет он
увековечен,
Но гений скорбью потому
отмечен,
Что молодость
мучительно права.
КАЛИПСО
Целовал ее Байрон,
утверждала молва,
и за это любил ее Пушкин
(было ему двадцать два,
а ей едва восемнадцать).
Ах, какой получился
славный коктейль
из балканского Кишинева,
где не принимали за
иностранцев
ни горячую гречанку,
ни русского африканца.
Ах, какая была весна,
как легко писал молодой
поэт
для этой носатой,
смуглой, гибкой
Калипсо!
Где это всё?
В монастыре Пятра Нямц
черепа монахов на
стеллажах,
совершенно друг другу
подобные,
кроме более современных,
чьи портреты написаны
маслом по темени -
преподобные лица
над челом с пустыми
глазницами.
Отдельно в стеклянной
витрине
бурый череп с венком из
букв:
ГРЕЧАНКА ДЕВА КАЛИПСО
рядом записка
предсмертная:
ГОСПОДИ, ВЕРЮ, ТВОЕ
МИЛОСЕРДИЕ
БЕЗГРАНИЧНЕЙ МОИХ
ПРЕГРЕШЕНИЙ!
Никто не знает
почему однажды ночью
осенней
она под видом послушника
постучалась в мужской
монастырь...
А Пушкин -
он в кишиневском парке,
взрослый, серьезный,
голова на колонне -
бронза
на камне...
НА ПЛОЩАДИ
На несгораемом костре
Немыслимой любви.
(В.Маяковский)
Лицом к ресторану
"София"
застыл Маяковский в
Москве:
чугунные мысли какие
в недвижной его голове?
Воскреснуть он был
наготове,
верзила, отлитый в чугун,
немыслимых нынче
любовей
трагический раб и
трибун.
Гитара - посмертная кара?
Прикажешь стреляться
опять,
когда Окуджава с гитарой
себя и не думал смирять?
Когда, точно пол
ресторана,
качнулась держава -
держись! -
и юноши делать на станут
с кого ты советовал
жизнь;
когда разгулялось...И
ломка
сегодня в России, в
иной...
Разбилась любовная
лодка,
но вечно плывет под
луной...
ОБРАТНАЯ СИЛА
- Режиссер перепутал. Не
так это было,
и Высоцкий не в тот
появляется год...
- Но зато у искусства
обратная сила -
в сорок первом году
Окуджава поет!
- Ну а вещий Олег? Вот
спешит он к Дунаю.
Неужели поэта включишь в
тот набег?
- Я Россию без Пушкина не
представляю -
и Олег без него - не
Олег...
***
Ах, русская классическая
проза! -
больнее не придумала
вопроса:
рай невозможен по
соседству с адом,
преступно быть
счастливым, если рядом...
Потом нас умирать учил
тиран
во имя пролетариев всех
стран.
***
В день осенний у дома
Волошина
говорю я не то, что
положено:
- Я тебя не увижу зимой,
Коктебель, отправляюсь
домой.
Жаль, что ты - не моя
колыбель;
я прощенья прошу,
Коктебель.
Было лето на лето
помножено
для меня, а судьбой для
Волошина -
круглый год до пурги в
декабре,
до последней норы на
горе...
ЭТЮД О РУССКИХ
АНТИРИФМАХ
В стихе - признайся,
сладкопевец, -
двоякость русская видна:
где рифму гонит острый
Месяц,
там соглашается Луна!
В конец строки не рвется
темень,
а тьма является сама.
Нет рифм, где облако и
небо,
но их приемлют небеса.
Без рифм и юноша, и
старец,
и девушка, пока одна,
зато охотно ходят в паре
брат и сестра, муж и жена.
Хлеб, кровля, простыни и
скатерть
не любят рифму занимать.
Нерукотворна Божья
Матерь,
сподручней сквернослову
мать.
Чутьем угадывает мастер,
Что истребляет рифму
ястреб, -
как перст, один парит в
пространстве,
а завербованный орел
державный любит ореол.
Глагол находит отклик
даром -
пускай от рифм отбою нет,
слова существенные пару
себе не ищут. В чем
секрет?
От рифм доступных жди
подвоха,
перевиранья скомороха:
орел-осел, царь-тварь, но
клятва
неприкасаема, как
правда.
Как истина, молитва,
память,
как жизнь и смерть - не
переврать!
Богатство рифм и впрямь -
лукавство,
попутал нас салонный
черт.
Ищи дикарское лекарство
Там, где язык и тверд, и
черств.
Речь прячет корни гор и
гребни,
где призрак предков до
сих пор:
к лицу им - чаща, роща,
дебри,
потомкам нежным - лес и
бор.
О, сладкогласия
бесплотность!
Учти у классиков
частотность
любимых рифм - не гнули
горб:
сто раз - печаль, ни разу -
скорбь.
Крученых не переборщил,
когда воскликнул: дыр,
бул, щыл,
и убещур не чересчур:
В пещере пращур. Чрево.
Шерсть.
Но мощный мозг - он
жаждет звезд,
он дерзко держит купол
неба
под черепом. Недаром -
нёбо!
Хандра и желчь - боязнь
болезни,
а праздность - праздник и
приязнь.
Как в синем колоколе
солнце,
так в церковь принимают
сердце.
Спросил недаром Пушкин:
жизнь,
зачем ты мне дана? На
казнь
зачем осуждена?.. Но
мысль -
пускай подкидыш, но не
червь!
Прокаркал ворон. Вихрь и
ветр.
Дождь, молния и радость
радуги.
Послушай: озеро и осень,
как отзвук - запахи и
ягоды;
деревья, терем, холм и
степь -
так возникает образ
родины.
Вся жизнь из русских
антирифм,
где витязь, доблесть,
посох, подвиг,
младенец, молодость...
Любовь
и воздух. Женщина и
свадьба.
Но вопль и жертва! Пекло,
пепел
и зависть, ненависть. Как
в прорубь!
Но завтра вновь -
младенец, голубь
и горло. Яблоко и песнь!
БОРИСУ ЧИЧИБАБИНУ
Есть в Крыму Коктебель,
там была наша жизнь
хороша -
Сном развеялся Крым с
Коктебелем.
(Б.Чичибабин. "Кириллу
Ковальджи")
Говорить по душам все
трудней в наши душные дни.
Доверяю стихам, но
приходят к поэтам они
С каждым годом все реже и
реже.
Пусть ползет полосой за
волной серой гальки накат,
Как подаренный грош, за
щекой - сердолик и агат
Все еще бережет
побережье.
Я охотно отдам за
хохлацкий купон по рублю,
Лишь бы встретиться нам -
вдалеке я молюсь и молю
О всевышне дарованном
часе,
Долгожданном, когда
кипарис заволнуется весь,
Тиражируя весть, что
Борис Алексеевич здесь,
С Лилей он на заветной
террасе.
Те же розы, кусты
тамариска и россыпи звезд...
Море, знаешь ли ты, что
Россия - за тысячу верст,
Что твой берег - уже
зарубежье?
Думал ли Коктебель, дом
Волошина и Карадаг,
Что граница, кромсая
страну так и сяк,
Побережье на ломти
нарежет?
Катастрофа, державный
склероз, но не верится мне.
Как и Вы, я прирос к этой
вечно несчастной стране.
Не согласен я с горем,
хоть режьте.
И пока я живу и дышу -
наяву и во сне
Неустанно ищу у
расколотой чаши на дне
Я последнюю каплю
надежды.
Как нам быть, дорогой, с
разделенной и горькой страной?
А у ней на большой
глубине есть запас золотой,
С оскуденьем нельзя
примириться.
А во мгле у поэтов есть
свой нерушимый союз,
Потому на земле никаких
я границ не боюсь,
Как велят нам
бессмертные птицы.
МОСКВА-93
1.
На бывшей площади
Дзержинского
(прощай, чекист! прощай,
чекист!)
играет полонез
Огинского
(подайте рублики!)
флейтист.
А я иду и тихо думаю,
что снова - быть или не
быть:
неволю выдюжив угрюмую,
теперь бы волю пережить!
2.
...и Москва стала
призрачной,
нереальной и странной,
большевицкой и рыночной,
русской и иностранной,
офисной и палаточной,
нищенской и роскошной,
набожной и припадочной,
выморочной и киношной,
с цоколем без
Дзержинского,
с митингами и без оных,
с долларами и джинсами,
в звездах, рекламах,
иконах, -
для сыновей и пасынков
стала мудреной и
муторной,
но бережет за пазухой
завтрашний день
компьютерный.
3. НА МАЛОЙ ГРУЗИНСКОЙ
У лестницы костела,
что превратился в склад,
среди бобин тяжелых,
где провода висят,
стареющий католик
под взмахи птичьих крыл
поставил шаткий столик
и Библию раскрыл...
4.
Осень свинцовая эта
невыносимого года,
горе с Садовым кольцом -
улица без перехода,
красные знаки запрета,
бред с безысходным
концом.
Этим Кольцом
неразорванным
бродим в поисках брода
снова по разные стороны
улицы без перехода,
это московская мука -
щуриться близоруко,
маяться друг без друга,
не разрывая кольцо:
прочность порочного
круга,
бешеная центрифуга,
чертово колесо...
5.
Садовое Кольцо
носить обречена
Москва - обручена
с придумавшим дорогу,
что из себя в себя,
течет собой полна
и целиком видна
лишь летчикам да Богу.
Садовое Кольцо,
вращенье колеса,
зовет зеленый свет,
а красный - пахнет адом.
В одном конце Кольца
сияют небеса,
в другом конце Кольца
холодный ливень с
градом.
Садовое Кольцо,
качели колдуна,
бетонный хулахуп,
кружение в капкане...
В одном конце Кольца -
гражданская война,
в другом конце Кольца -
народное гулянье.
***
Бродяги, пророки, врали...
Страна моя, странное
здание.
Весенний вокзал.
Расписание.
А рельсы со снегом
сошли...
Страна моя, зал ожидания,
тупик посредине Земли.
ВАВИЛОНСКИЙ ЭТЮД
Зря обнимает светом
солнце
несчастный город
Вавилон:
вавилоняне, вавилонцы
на площадь прут со всех
сторон.
Все брешут - правду-матку
режут...
Слова- кто в лес, кто по
дрова:
вчера еще одни и те же,
смысл перепутали слова.
С цепи сорвавшаяся пьеса
без режиссера наобум -
процесс, где каждый - ни
бельмеса,
ни в зуб ногой и ни
бум-бум.
По-вавилонски учит школа
с младых ногтей
вавилонят
полуслова, полуглаголы,
смешавши, клеить наугад.
Но в каждом слоге
вероломство,
непониманье, ложь и
страх,
а высшей марки
вавилонство -
молчок на разных языках.
Как бы решаются вопросы,
но все решенья - на авось,
и даже стоны, смех и
слезы
толкуют здесь и вкривь и
вкось.
Хватаю жителей за плечи,
кричу им в уши и трясу,
но все слова мои и речи,
зависнув, тают на весу.
Кругом свистят и корчат
рожи;
боюсь, что я у них в плену
и под мычанье носорожье
я вавилониться начну.
И в маяте, хандре и
скорби,
Я восклицаю: мня...
бремня...
сикамбриозно жаклой
чорбе,
реклей басайся,
кребетня!
МОЛЕНИЕ
Спаси меня от нищенской
любви,
от дурачка, от немощи, от
хама,
от текстов деревянных,
как рубли
и от молчанья черного,
как яма.
Спаси от карамазовской
глуши,
от слова, истолкованного
криво,
от нашей перекрученной
души,
не соглашающейся быть
счастливой.
Спаси меня от жалости к
себе,
от злобы на того, кто
невменяем,
спаси родных, живущих в
скорлупе
и горько дорожащих этим
раем.
Спаси друзей, забившихся
в тупик
детей несчастных
всероссийской порчи...
Зачем он мне, разумный
мой язык,
когда пристало рыкать,
выть по- волчьи?
***
Чтобы жить, как положено
издавна,
не повеситься сдуру в
тоске,
всяк торопится выкроить
истину -
кто по выгоде, кто по
ноге.
Потребители в каждой
обители,
по размеру им вынь да
положь,
и настаивают
потребители,
чтобы истиной их не
обидели:
неприятная истина - ложь!
Все себя поделили,
условясь,
и отмеряна каждому
часть:
дуракам полагается
совесть,
чтоб досталась
бессовестным власть.
Все продумано четко и
ловко:
с нами Бог, остальные -
враги,
и юнец, получая винтовку,
отдает на храненье
мозги.
CHERCHEZ LA FEMME
Роковые женские судьбы
двадцатого века...
Жены, подруги,
соратницы...
Александра Федоровна,
дети и бывший монарх -
всем погибель в
Ипатьевском доме.
Клара Петаччи с
любовником дуче -
расстрел и повешенье
вниз головой.
Ева Браун выходит за
Гитлера,
чтоб назавтра на пару
покончить с собой.
Чета Чаушеску - старик и
старуха
торопливо расстреляны в
день Рождества.
Александра, Клара, Ева,
Елена -
власть, любовь и
совместная точка в конце.
Воцарились две Нади в
Кремле,
одна,еще молодая,
грозному мужу смерть
предпочла,
другая при
непохороненном муже состарилась,
упал на колени Жаклин
окровавленный президент,
Цзян-цин убивает себя -
вдова великого кормчего,
Кто еще и когда?
Может, больше никто не
успеет
в этом веке - конец ему
скоро...
Я гуляю по набережной
Коктебеля,
ранний вечер, луна
плывет одиноко,
грохотание модного рока,
миганье огней -
танцплощадки огромная
раковина
совершенно пустая, но
вот в середину
выбегает джинсовая
девушка,
извивается стеблем, руки
воздев,
танцует сама для себя
одинокая под одинокой
луной...
Что ее ждет? Что задумали
звезды?
КРУГИ СПИРАЛИ
(венок сонетов)
I
Когда, дрожа, слились во
мраке двое,
Душа у них легка, а плоть
сладка.
Незримо обступают их
века
И Млечный Путь, как
существо живое.
Творится дело, в
сущности, простое,
Но буду вызван я из
тайника.
Ждут облака, когда глаза
открою,
И отклика ждет лепет
родника.
Внутри самим себе мы
незнакомы.
Красивы ли, умны ли
хромосомы,
Где гениальный шифр, как
на листе?
Влюбленные набаловались
ночью,
Чтобы невольно, как бы
между прочим
Взойти звезде в утробной
темноте.
II
Взойти звезде в утробной
темноте,
Цепочки фаз пройти без
проволочки!
Остаться б там, где
начинался с точки
В счастливой простоте и
наготе.
Но Программист всегда на
высоте.
Рай теплой материнской
оболочки
Становится подобен
одиночке, -
Блаженство уступает
тесноте.
Приговорен я волей
неизменной
Расстаться с первой
замкнутой вселенной,
Где я царил один и без
проблем!
С меня хватило бы: в
родном - родное...
Но повелеть - "родись в
сорочке!" - всем
Стремится материнство
мировое.
III
Стремится материнство
мировое,
Чтобы прошло изгнанье
без следа.
Кровь, пуповина...
Зрелище какое! -
Пролог невинный
Страшного суда.
Но вот в глаза спасенье
световое.
Мир сотворен уже внутри
плода.
У губ дитяти - млеко
молодое,
Осталась боль за кадром
навсегда.
Пусть, присягнув
красавицам нездешним,
Поэзия довольствуется
внешним, -
Разгадка жизни скрыта в
животе,
Где дух и плоть путем
срамным и грешным
Подводятся усилием
успешным
К единству в бесконечной
полноте.
IV
К единству в бесконечной
полноте
За Солнцем вслед - вокруг
людей мгновенных
Плывет Луна среди
созвездий пленных,
Блаженная в духовной
нищете.
Рожденные доверьем к
доброте,
Мы состоим из свернутых
вселенных
И свернуто печатаемся в
генах, -
Я теми был, а мною будут
те...
Яйцо и Солнце - знак один
опишет.
Бог больше
бесконечности. Превыше
Любви сама любовь. Пусть
на хвосте
Разносит весть в день
рождества комета:
В который раз я удостоен
света!
Дитя есть дань первичной
чистоте.
V
Дитя есть дань первичной
чистоте,
Как утро мира, Солнце на
востоке.
Подключены все мировые
токи
К новорожденной жизни и
мечте.
Но сколько скорби в
нашей суете,
Где вкупе с добродетелью
пороки
Торопятся преподносить
уроки
Ребенку - ахиллесовой
пяте...
Сто правд, сто кривд и
сто противоречий
Ложатся на младенческие
плечи,
Но детство - невесомая
страна,
Где нам прописка
временно дана.
Потом - разлом на
женское, мужское...
Любовь - игра и чудо
роковое.
VI
Любовь - игра и чудо
роковое,
Точнее - Имя, что тебя
займет,
Заполонит. Скажу: янтарь
и мед,
Любовь - пересеченье
золотое.
Пускай твердят: больное
есть, дурное,
Скажу: слеза. Скажу: рука
и рот.
Пусть говорят: хрипение
и пот,
Скажу: стрела, ранение
сквозное...
Любовь есть нить, в конце
которой - Бог,
Ведь истинно вам
сказано: любите
Друг друга, и невидимые
нити
Сплетутся нежно в
световой клубок
Вокруг Земли. Заданье
чти земное.
Ты - царь, построив кров
над головою.
VII
Ты - царь, построив кров
над головою.
Дорога - к храму, к
поприщу - стезя.
Дом поважней державы.
Дверь открою,
Да проторят к нему тропу
друзья!
Пусть бури ждут мятежные
герои.
Дождю и ветру в дом
входить нельзя.
Бездомный мир шатается,
грозя.
Стол. стул. кровать.
Великие устои!
Вернется путник, если
дом в душе.
Нет общечеловеческого
рая
Без личного, того, что в
шалаше.
Восторжествует истина
простая,
Что лучше - со щитом, чем
на щите.
Но Бог - и тот распят был
на кресте.
VIII
Но Бог - и тот распят был
на кресте.
Как часто паству
подменяет стадо!
По миру бродят призраки
распада,
У ада вход имеется везде.
Возводим стены вопреки
беде,
Но дом - не крепость.
Хватит и снаряда.
Приказ. Огонь! Ни дома
нет, ни сада -
На картах и не значились
нигде.
Защиты нет, родные. Нет
гарантий.
Двадцатый век опишет
новый Данте,
Где не про нас в грядущее
побег...
Что ж. Дом свой украшает
человек,
И ласточка исполнить
прилетела
Призвание, обязанность и
дело.
IX
Призвание, обязанность и
дело...
При свете дня ищи свою
звезду
И звездный час всегда
имей в виду,
Пока судьба тебя ведет
умело.
А если стрелку в компасе
заело,
Размениваешься на
ерунду,
На сон, на телевизор, на
еду, -
Но творчество ревнивей,
чем Отелло.
Ты власти в пасть, как
кролик, не смотри,
А коли с ней успел
совпасть - тем хуже.
Любая должность
человека уже.
Цари и те пускали пузыри.
У человека вещный мир
снаружи,
Отдельно - вызревание
внутри.
Х
Отдельно - вызревание
внутри.
Возможности... откуда?
из-под спуда?
Какой разброс! - от Будды
до Иуды,
От Богоматери до Бовари!
У нас дороги делятся на
три.
Здесь выбор.
Вероятность. Амплитуда.
А выше - ни случайности,
ни чуда.
Гори, гори, звезда моя,
гори!
Мы Бога мыслим в небе
небывалом,
Он вездесущ и в
бесконечно малом.
Закладкой в гены кто
руководит?
Астральное наращиваю
тело,
Питаю дух стремлением в
зенит.
Вдруг седина,
предвестница предела...
XI
Вдруг седина,
предвестница предела...
Не спрашивай "за
что" и "почему",
Благодари, что не попал в
тюрьму.
Под поезд или в оптику
прицела.
Жизнь всю прожить -
завидней нет удела!
Детей и внуков обласкай
в дому.
В рай пропуск выдают не
по уму,
А по любви. что и врагов
жалела.
Душа - как море. Утром
янтари
Она выносит к берегу
упрямо:
Купальщица, нагнись и
подбери!
Ты жил и умер. Такова
программа,
Таков финал - комедия ли,
драма,
Но нет предела в
завитках зари!
XII
Но нет предела в
завитках зари.
Последняя секунда
безразмерна.
Я у реки. Мне десять лет,
наверно.
Ночной бульвар. Мелькают
фонари.
Я в кабинете. Надпись на
двери.
Горит вокзал. Взрывается
цистерна.
Салют в столице. Ты
стройна. как серна.
Оркестр в лесу играет
попурри...
Тоннель. Полет. И свет на
третьи сутки.
Я умер. Я родился. В
промежутке
Мне смерть преподнесла
видеоклип.
Пусть наобум всю жизнь
перемотала,
Но фильм не оборвался, не
погиб,
И нет конца. как не было
начала.
XIII
И нет конца, как не было
начала,
И бесконечность - вся
внутри котла...
В небесном куполе -
колокола,
Лицо Земли прекрасно без
забрала.
Вовек линейка не
соединяла
Два времени, два
трепетных крыла,
На нить одну еще не
нанизала
Звезду и атом некая игла.
Кончается земная
кали-юга.
Я чувствую космического
друга.
Все смертны. Да не все.
Сокрыта суть
В непостоянной воле
идеала.
Из мира в мир указан
узкий путь.
Нырнула жизнь в себя и
свет достала.
XIV
Нырнула жизнь в себя и
свет достала,
И речь. и счет при этом
сберегла:
Изъять нельзя ни буквы,
ни числа -
Все существует как
существовало.
Яйцо Вселенной, истины
лекало.
Спиральная шкала добра и
зла...
Цель не видна. но к ней
летит стрела.
Как уловить идею
сериала?
Все проще, чем я думал. На
вопрос
Ответит измерение иное...
Но этих. этих глаз мне
жаль до слез.
Желанье жить - желание
святое.
Смерть попирая. впереди
Христос,
Когда, дрожа, слились во
мраке двое.
XV
Когда, дрожа, слились во
мраке двое -
Взойти звезде в утробной
темноте.
Стремится материнство
мировое
К единству в бесконечной
полноте.
Дитя есть дань первичной
чистоте,
Любовь -игра и чудо
роковое.
Ты - царь. построив кров
над головою,
Но Бог - и тот распят был
на кресте.
Призвание, обязанность и
дело!
Отдельно - вызревание
внутри.
Вдруг седина.
предвестница предела,
Но нет предела в
завитках зари,
И нет конца, как не было
начала.
Нырнула жизнь в себя и
свет достала.