Кирилл КОВАЛЬДЖИ ТЕБЕ. ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ

 

 

 

(книга избранной лирики)

 

 

 

 

 

 

 

 

АННОТАЦИЯ

 

            Кирилл  Ковальджи  - известный поэт, прозаик, переводчик, критик - выступает в печати более полувека, его творчество достаточно обширно.. "Тебе. До востребования" - небольшая книжка лирических стихотворений разных лет. Само название книги говорит о замысле  и надежде.

            Для Кирилла Ковальджи характерны неоднозначность, непредсказуемость, свободный переход от сонета к верлибру, от неоромантизма к иронии, от злободневности к философии. Он «играет» на самых разнообразных инструментах, оставаясь всегда верным себе. Вхождение Кирилла Ковальджи в литературу, лишенное заданности и суетливости, было медленным, негромким, но неуклонным. В переломные времена, выпавшие на долю нашей современной литературы Кирилл Ковальджи, лауреат премии Союза писателей Москвы "Венец" (2000 г.), остается приверженцем духовной независимости и стремления к гармонии.

           

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                       ...лучше слепо любить Дульсинею,

                       чем всю правду узнать о любви.

 

 

 

 

 

1

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТЫ БЕЛКОЙ В РОССИИ БЫЛА

 

Ты белкой в России была,

доверчиво-дикой была ты,

была ты ручной и крылатой,

крылатой, не зная крыла;

летела в лесные палаты,

где рдели сквозные закаты

и молча сгорали дотла.

 

Пушистый комочек тепла,

ты жалась во мраке дупла,

когда октябри моросили,

не знача ни бедной России,

ни боли сознанья, ни зла.

 

Я знаю: теперь и когда-то

ни в чем не была виновата, -

за что и откуда расплата,

зачем с пепелища заката

летит золотая зола?

 

Россия, Россия, Россия...

Постой, надвигается мгла;

я сна не увижу красивей,

чем тот, когда в бедной России

ты белкой лесною была.

 

Откуда удары набата,

чья это беда и утрата,

по ком это - колокола?

По веткам горящим бежала,

сквозь пламя – живая стрела...

 

В глазах твоих отблеск пожара,

неведомой боли игла.

 

 

 

 

ОНА

 

Убедить невозможно ее,

аргументы – пустые скорлупки,

понимает она, как зверек,

интонации, жесты, поступки.

Ведь она не из рода владык –

из породы отзывчивых ланей,

внятен ей лишь природный язык

состязаний, игры и желаний.

Доказать ничего ей нельзя,

как нельзя доказать снегопаду,

что ты ждешь не метелей, а радуг...

Чтобы с ливнем беседовать, надо

самому быть таким, как гроза.

 

Доказать ей нельзя ничего,

ничего ей нельзя доказать...

Лишь свобода умеет связать,

лишь неведенье и баловство,

и нечаянное волшебство...

ОХОТНИК

 

Знаешь ты безотказное средство,

чтобы сразу к ногам - красота;

от зрачка через мушку до сердца –

несомненна твоя прямота.

 

На лету свою цель карауля,

в пустоту ты спускаешь курок:

знаешь – встретятся сердце и пуля,

видишь будущее, как пророк.

 

Мастерство твое с примесью скуки

и небрежности...

         Как бы шаля,

и синицу хватаешь ты в руки,

и с небес достаешь журавля.

 

Но подбитая птица – не птица,

птица может быть только живой

ей дичиться и ей приручиться...

Ты в руках не держал ни одной.

 

Небо в сговоре с жизнью. Веками

подменяет добычу земля:

торжествуя, хватаешь руками

несиницу и нежуравля.

*   *   *

Почему эта женщина любит охотника,

мотогонщика любит, а та

поклоняется сыну плотника,

омывает ноги Христа?

 

Цель их гибельных судеб не познана

у креста, у развилки шоссе...

– Чья ты вестница? Кем ты ниспослана?

– Я такая же баба, как все.

 

Но ловлю я в смертной бессмертное

и люблю потаённую речь.

Вся ты – слово, что небом начертано,

как, тебя постигая, сберечь?

 

Нет властителя – нет и узника.

Не о том ли поет ручей?

Ты ничья, потому что ты - музыка!

– Вот мой муж. Не могу быть ничьей...

................................................................

Худо мне, травы собеседнику

и наследнику немоты, -

не охотнику, не проповеднику,

а угоднику красоты.

 

Разглядишь ли за музыкой женщину,

на ничейной застряв полосе?

Ты, наверно, не в силах зажечь ее...

– Я такой же мужчина, как все.

 

Только я и бедней и богаче, -

мне завещаны жизнью всей

дух Петрарки и плоть Боккаччо -

откровения двух друзей.

 

И навстречу прозренью ли, обмороку

побегу по шоссе, по росе

и по проволоке, и по облаку

поклоняться нездешней красе...

 

Я хочу быть, как все... не как все...

           *   *   *

                1

Море бывает грозным

                           и простодушно лучистым,

                  море бывает грязным,

                           а просыпается чистым,

                 берег, конечно, - мужчина,

                           волна, безусловно, - женщина...

                 Тут ни с того ни с сего

                           ты врываешься в стих

                 диковатая,

                           с сумасшедшинкой -

                 мне везет на таких...

 

                                        2

 

                  На свету - светлая,

                  на ветру - ветреная,

                  при луне - лунная,

                  при уме - умная,

                  при вине - пьяная,

                  при Христе - тайная...

* * *

Нет отныне строки,

         где бы слово тебя миновало,

оттого и стороннее слово,

         как яблоко - ало.

Вот что сделала ты:

         золотые следы

я ловлю на словах,

         что горят, как плоды.

 

Много лет я живу

         в деловом тяжелеющем мире,

 и не знает никто,

          что нежнейший прошел из ветров

и унес дуновеньем

          чугунные гири,

словно связку воздушных шаров...

 

 

 

 

 

 

* * *

Как за тобой я хожу?

А вот так и хожу и на скрипке играю,

на незримой – оставить тебя не могу

без музыкального сопровождения..

Так иду за тобой до самой границы,

до незримой – закрытой лишь для меня,

и в разлуке всю ночь

я держу тебя нитью мелодии,

чтоб ты завтра вернулась

и все повторилось сначала.

 

 

 

 

*   *   *

Никто тебя не видел такой,

ни ночью, ни днем, ни в толпе городской,

никто, никогда, ни зимой, ни весной,

ни мать, ни отец, ни даже сама ты

на фото ли, в зеркале – с той красотой

все свыклись, но, Боже, из пены морской

кто видел рождалась какая, объята

свечением, аурой зыбкой, любовью

в тот миг – до сих пор ослепляются болью

глаза  – только я тебя видел такой!

*   *   *

Суждено горячо и прощально

повторять заклинаньем одно:

нет, несбыточно, нереально,

невозможно, исключено...

 

Этих детских колен оголенность,

лед весенний и запах цветка...

Недозволенная влюбленность –

наваждение, астма, тоска.

 

То ль судьба на меня ополчается,

то ли нету ничьей вины; -

если в жизни не получается,

хоть стихи получаться должны.

 

Комом в горле слова, что не сказаны,

но зато не заказаны сны; -

если руки накрепко связаны,

значит крылья пробиться должны.

                      * * *

 

 Нежно музыка к ней прикасается

 лунным светом, лучом серебра.

 Я танцую со спящей красавицей -

 как покорна она и добра!

 

 Эти очи, прикрытые веками,

 очарованы дальней луной.

 Мне открыть одиночество некому:

 видит сны, а танцует - со мной...

 

 

 

 

 

 

ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

 

Несбывшегося не перебороть.

Еще ты жив, седого снега пленник...

Он был однажды, чистый Понедельник,

Да не судил узнать его Господь.

 

Есть тайный дух и явленная плоть.

День миновал. Ты музыки изменник.

Ты князем был, теперь ты старый мельник,

Ты ворон, вор, отрезанный ломоть.

 

Что будет дальше? Музыка без звука,

Пруд без русалки, тетива без лука,

Несбывшегося медленная месть.

 

И в книге той, где все пути и сроки,

Тебе предуготовленные строки

Зачеркнуты – вовек  их не прочесть.

 

 

 

 

 

*   *   *

Море плещется слабо.

         Тайные искры горят.

Поезд уходит на север.

         Ветер спешит на юг.

Имя одно повторяю

         тысячу раз подряд,

имя одно –

         заклинанье,

         свет

         и спасательный круг.

 

Господи, что ты задумал,

         что сотворил ты со мной?

Ранил меня красотой,

         велел, чтобы я полюбил,

но за миг промедленья

         карал меня мертвой тоской,

но за шаг приближенья

         ты меня молнией бил.

 

Путь родниковой реки

         кончится солью морской.

Что-то должно случиться,

         знать не желаю что

и, пока не случилось,

         я умоляю:

         – Постой

здесь на границе между

         горечью и красотой.

*   *   *

Люби, пока не отозвали

меня. Люби меня, пока

по косточкам не разобрали

и не откомандировали,

как ангела, за облака.

Люби, пока на вечной вилле

не прописали, и Господь

не повелел, чтоб раздвоили

меня на душу и на плоть.

Люби, пока земным созданьем

живу я здесь, недалеко,

пока не стал воспоминаньем,

любить которое легко...

 

В НЕБЕ НАД АФРИКОЙ...

 

Полночь к единственным

              будет причислена

с гулом турбинным,

              с тоской в полусне...

В небе над Африкой

              ночью немыслимой

думал о женщине

              в дальней Москве.

 

Медленным пламенем

              тучи очерчивал

джинн безголосый

              в начале грозы;

люди над пропастью

              спали доверчиво

мерно в неведомое

              шли часы.

 

Поздно мы встретились,

                не были вместе мы,

розно родились

                и розно умрем –

мы с этой женщиной

               в разных созвездиях,

дай же хоть вечность

              побыть нам вдвоем!

 

Только мгновеньями

              вечность исчислена...

Можно подремывать

              в страшном броске.

В небо закинутый

              ночью немыслимой,

всеми ремнями

              пристегнут к Москве.

 

 

 

 

 

 

* * *

От меня до тебя – рукой подать,

тоска моя вся тобой пронизана, как лунным светом,

от моей любви до тебя – только руку протяни

и коснешься кипени яблоневых веток.

От меня до тебя – только шаг, только взгляд, только вздох,

только мысль, только песнь, только сон, только слово,

от меня во все стороны – только ты,

всюду рядом лучи твои, отблески, очи и брови.

Но меня самого твой звездный невидящий свет

даже в ясную ночь различает едва ли:

от меня до тебя – расстояния нет,

от тебя до меня – непроглядные дали.

 
*   *   *

Вдохновенье, легкое дыханье, –

вопреки листку календаря,

над столицей длится волхованье

майских дней в начале ноября.

 

Пусть еще разок лица коснется

молодого света благодать.

Как мне быть, нечаянное солнце?

Лучше б всё заранее не знать.

 

Теплую ладонь твою на веках

удержать хотел бы навсегда.

Почки распускаются на ветках...

Завтра  наступают холода.

 

Облака сведут со мною счеты,

мстя мне тем, что истина – низка.

Завтра утром только самолеты

солнце встретят, взмыв за облака.

 

Не молю о чуде, свет мой горний,

ты пребудешь в голубой дали.

Завтра вспомню, как немые корни

мнут утробу тёмную земли.

  

 

 

 

    ТЫ СНИЛАСЬ МНЕ...              

 

                                 1

 

                      - А знаешь, ты снилась мне,

                      я тебя целовал во сне! -

 

                      говорил я, целуя тебя

                      наяву - твои губы и очи,

 

                      но тут и проснулся я -

                      один среди ночи...

 

                                     2

 

                      Спасибо хоть за сон. Я снов уже давно

                      не видел... Мне его навеяла морская

                      волна, и в разноцветной гальке дно,

                      и сам сентябрь. И тишина такая,

                      что слышен мне твой шепот, словно нет

                      ни верст, ни лет, а лишь в росе рассвет...

 

                      Я спал, я видел сон. Я был влюблен. Мы были

                      как дети, счастливы. И тыльной стороной

                      ладони я ласкал твое лицо. Мы плыли

                      в улыбках, как в лучах...

                                        Вдруг сердца перебой

                      от пробуждения, как будто от измены,

                      и снова потолок, и стены, стены, стены...

 

                                 3.

 

                  Я в зеркале увидел не себя, -

                  одну тебя на фоне тьмы, в которой

                  осталось всё, что разделяет нас.

 

                  Ночь, никого. И я, как вор невольный,

                  обрадовался - значит, без утайки

                  разглядывать могу я, как свое -

                  твое лицо...

                              Слегка пошевелился -

                  ты в точности движенье повторила.

                  Я вскинул голову - твою! - встряхнул

                  твоими волосами, улыбнулся

                  твоей улыбкой.

                               Господи, как просто!

                  Весь я в тебе, или с тобою мы -

                  взаимоотраженные...

                                      Но вот

                  мое движение ты повторяешь

                  чуть медленнее, в полуобороте

                  вдруг остаешься, и глаза большие,

                  меня не видят, на меня не смотрят,

                  тускнеет быстро странное стекло,

                  и тьма просторнее, и ты все дальше,

 

                  а дальше я не помню ничего...

 

    

 

 

 

 

 

                *   *   *

 

                        ...но связь меж нами есть,

                   хоть провода, как нити, оборвите,

                   хоть время украдите, хоть пространство

                   загромоздите камнем и бетоном

                   и улицами, где невпроворот

                   круговорот машин и толп столичных;

 

                   пусть ветер свищет, и ночная тьма,

                   как бездна, разверзается,- кладите

                   на ложе с ней мужчину, а со мной -

                   другую женщину, но связь меж нами есть

                   незримая и все еще - живая...

 

 

 

 

  *   *   *

И это с ней умрет -

              она молчать умеет.

Однажды нас двоих

              коснулся звездный час...

Теперь от немоты

              отступничеством веет,

а Слово - это дар,

              что продолжает нас.

О музыке смолчать?

              Душа окаменеет.

Зачем сама себе

              она зажала рот?

Кто песне волю даст,

              тот в ней не постареет, -

чем более споет,

              тем менее умрет.

Увидевший цветок

              смолчит – цветок увянет,

смолчавший про маяк

              потопит корабли,

узревший Божество

              смолчит – и нас не станет,

пустыни подойдут,

              подходят,

              подошли...

 

                              *    *     *

 

                      Не окликай. Они

                         по воздуху ступая,

                      в кривых мирах - как луч,

                         мгновенный и прямой, -

                      лунатики любви,

                         уверенность слепая,

                      что нет ни этажей,

                         ни бездны под ногой.

                      Неведеньем судьбы

                         их на ночь награждает

                      высокая луна,

                         чьи сети нарасхват;

                      а кто прозрел, не спит,

                         кто все соображает,

                      тот с ужасом глядит

                         с балкона на асфальт.

 

СОНЕТ НЕПРАВИЛЬНЫЙ

 

Русская тяжелая любовь!

Гибель ей понятнее, чем убыль,

Танец ей милее - среди сабель,

А паденье - в купол голубой.

 

Мир ей братец, а сестрица - боль,

Мастерица быль менять на небыль:

Тот ограбил небо, кто пригубил

Русскую тяжелую любовь.

 

Кипень яблонь, ливень, песнь и вопль,

Гордости и горя коромысло,

Против равновесия и смысла

Здравого. О ней не смолкнет молвь.

 

Любящий и в пламя льющий масло,

Дай тебе любовь, чтоб не погасло!

        

БАЛЛАДА О ДВУХ ВЛЮБЛЕННЫХ

 

                     Влюбленные крылаты,

                     они летать умеют.

                     Влюбленные рассеяны -

                     их можно обокрасть...

 

     Она была в белом свитере,

 он - в расстегнутом пиджаке,

но это неважно...

   Говорят, что влюбленные витают в облаках,

и действительно - люди видели,

что они поднялись по ступенькам

и улетели в небо.

   Под крылом самолета

синели поля и леса,

и сгущались облака вдалеке,

но она глядела в его глаза

и тихо гладила его по щеке,

и он говорил ей губами что-то,

и не слышали оба,

как грянул гром,

как взревел мотор самолета,

как налетела гроза.

   И тогда решился воришка

(и в небе бывают воришки!),

он у влюбленных стянул, озираясь,

кажется, сумочку и пиджак,

но это неважно -

воришкам бывает на руку

любовь, и гроза и мрак.

   Потом обнаглел воришка

и обобрал их до нитки,

не оставил у них ничего,

как на старинных картинах:

он обнимал ее белые плечи,

и она обнимала его.

   А когда молния

обожгла крыло самолета

и он камнем пошел к земле,

заметался во мгле воришка -

не хотелось ему умирать,

а девушка тихо гладила

любимого по щеке.

   И самолет разбился

с грохотом, в ярком пламени,

и воришка сгорел

с барахлом в руке,

а двое нагих влюбленных

удивленно глядели друг другу в глаза,

девушка тихо гладила

любимого по щеке.

 

 

               ЕЛОЧКА

 

В тихой печали светлого вечера

стоишь, зеленеешь ты,

такая простая,

         такая доверчивая,

не зная своей красоты.

Такую, как ты, нельзя не любить, -

полюбят тебя

         и сгубят;

такую, как ты, нельзя не срубить,

зимою придут

         и срубят.

Будешь стоять на радость семьи

в праздничном великолепьи;

лягут на юные руки твои

золотые

         бумажные цепи.

Тебе подсунут вместо корней

подставку крестообразную...

 

Как больно мне будет видеть в окне:

свечи  зажгут...

         отпразднуют...

 

 

 

 

 

 

*   *   *-

Совсем закружили дела.

На кухне чистила доску,

никак соскрести не могла

розовую полоску.

Водила ножом невпопад

и вдруг поняла виновато,

что это полоска заката...

 

О чем ей напомнил закат?

 

 

 

 

 

*   *   *

Ты правдой считаешь отлив

         и всю обнаженность отлива.

Я правдой считаю прилив,

         упрямо хочу быть счастливым.

И каждый по-своему прав,

         и нет победителя в споре:

нам поровну правду раздав,

         качается медленно море.

 

 

 

 

 

 

СОН

 

– Что ты наделал? - всплеснула руками.

 

Действительно, я уронил календарь,

и листки рассыпались по полу.

 

– Видишь, праздников нет совсем! -

сказала она и заплакала.

 

Я листки подобрал, и действительно –

одни только черные числа...

 

Стою виноватый

среди листопада.

*   *   *

 

жить без любви нельзя

можно

жить без юности нельзя

можно

жить без здоровья нельзя

можно

жить без жизни нельзя

можно

 

 

 

 

*   *   *

Ночь упрямо заводит пластинку,

от нее - ни покоя, ни сна:

ничего до конца не постигну,

не узнаю, не выпью до дна.

 

Сожаленье томит все сильнее,

но заветные сети не рви –

лучше слепо любить Дульсинею,

чем всю правду узнать о любви.

 

И познание тоже - не догма.

Есть во всем заповедный порог.

Лучше сладко печалиться: мог бы! -

чем узнать, что нарушить не мог.

 

Коли так, то собраться бы с духом

и признать благодать рубежа...

По ночам между плотью и духом

просвещенная бьется душа.

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Любовники –

              заговорщики,

подпольщики и притворщики,

сообщники, соучастники,

сосчастники, сонесчастники,

подельники, сотворцы,

противники и разводники,

соколы-соколодники –

матери и отцы...

 

 

 

 

 

* * *

Женщиной не овладеть.

 

Как бы ты не вскружил ей голову,

как бы ты не прельстил ее сердца,

как бы ты не ломал ее волю,

сколько б ты не владел ее телом –

женщиной не овладеть.

 

Не для тебя округлится плотно

чрево ее, и набухнут груди,

и сосцы увлажнятся млеком

не для тебя, временщик.

 

 

 

 

 

 

ПЕРВЫЙ

 

Он полюбил ее, завоевал,

закрепил завоеванное

тысячами поцелуев,

тысячами ночей

и ребенком,

а она мне твердила:

 

– Ты - первый,

не была я ничьей...

 

Я мимо ушей пропускал этот вздор,

к тому же любил я другую

и мечтал ее душу и тело

завоевать.

 

 

 

 

         ДРУГУ

 

 

 Потом узнаешь ты,

          как мелочна и вздорна,

 как мстительна она,

          но только не забудь,

 как хороша теперь,

          ребячлива, покорна,

 бесстыдна и сладка...

          и благодарным будь,

 что выпало еще

          балдеть в игре любовной,-

 без женщины такой

          была бы жизнь неполной...

 

              *   *   *

Почему не веришь, что случилось,

что светло нахлынуло, нашло,

если состоялось, получилось,

если срифмовалось, повезло?

 

Кайф любовный, молоко парное,

но лишь вознеслись мы до небес,

русская родная паранойя

тут как тут. Привет, подпольный бес!

 

И когда ты сбрасываешь платье,

подозренья сотрясают дом.

Бывшие товарищи и братья

баррикады строят под окном.

 

Требуется срочно расковырка

хрупкого блаженства и добра.

В небесах озоновая дырка.

в ткани звездной - черная дыра.

 

В ванне образуется воронка,

молоко сбежало на плите,

под кроватью пьяная воровка

судорожно шарит в темноте...

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Сигареты, коньяк

и слова грубоватой бравады...

Наплевать мне, что так, что не так,

в чем права ты, а в чем не права ты.

Я немую охоту люблю –

терпеливо, упрямо, пристрастно

я мгновенья ловлю,

те минуты, когда ты бываешь прекрасна.

Пусть другие тебя и не видят такой:

прозаический быт - он дальтоник...

Я живой огонек прикрываю рукой,

я его согреваю в ладонях,

уношу его ночью домой

и гляжу на него с благодарной тоской

и с непарной строкой о тебе

                                             засыпаю...

         ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

Льет дождь. Ему какое дело,

что я искал сегодня след,

что побывать душа хотела

в краю, где мне семнадцать лет,

где всё оставленное длится:

моей щеки ее ресницы

касаются, и на странице

сквозная тень ее волос;

и где с тех пор в закате алом

все эти годы у вокзала

стоит она в тумане слез...

 

По окнам дождь в ночи струится,

года считать он не привык...

Открыть знакомую страницу -

найти ту книгу среди книг,

где ждут герои. Всё в порядке -

ждут - и не действуют - меня!

Увы. Разлука - не закладка

до предназначенного дня.

Не знал я, что сажусь я в поезд

как сочинитель отставной...

Другой дописывает повесть

легко оставленную мной.

-------------------------------------

где ждут герои... Всё в порядке -

пускай ушел я без оглядки, -

не действуют и ждут меня,

разлуку в облике закладки,

храня до нынешнего дня.

 

О будущем не беспокоясь,

не знал я, что спешу на поезд

как сочинитель отставной

и что другой допишет повесть

легко оставленную мной.

                                            

 

 

 

 

 

                   *    *    *

 

                      " Не верь, не верь поэту, дева..."

                              Ф.Тютчев

 

          - Молчи, не прекословь:

          любовь, любви, любовью...

          Запущен был тобою

          я в купол голубой.

          Любви слагая оды

          по воле высоты,

          летел я дни и годы,

          лечу... Но где же ты?

          Тебя в краю высоком,

          встречая новый день,

          я сбросил ненароком,

          как первую ступень.

.

 

                    

 

 

 

 

 

   СКВЕРНЫЙ СЮЖЕТ

 

                      новизна восторг влюбленность

                      ревность вымысел мечты

                      возвращенье окрыленность

                      объяснение цветы

 

                      водка ночь страсть

                      рот грудь стон

                        ритм дрожь всплеск

 

и отваливается

и закуривает

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

НАЧАЛО И КОНЕЦ ВЕКА

 

Здравствуй, Прекрасная Дама!

Рад бы, да нет фимиама.

нет воспарения духа...

 

Есть на экранах - порнуха.

Фотомодель и реклама,

Кардиограмма бедлама.

 

Где ты, Прекрасная Дама?

Здравствуй, прекрасная шлюха!

 

 

 

 

 

 

                      

 

                     ВЕРТИКАЛЬ

 

огонь

солнце

облака

птица

крыша

комната

я

пол

земля

кости

вода

железо

огонь

я капли дождя ловлю на ладонь забыв о кольце огня

когда я люблю - мировой огонь проходит через меня

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

...на краю планеты ломкой,

ах, по лезвию, по кромке,

по черте, по рубежу.

 

2

 

 

 

ГОЛУБЬ ГОРОДСКОЙ

 

Между дышащей угаром

мостовою и толпой

по бордюру тротуара

ходит голубь городской.

 

Ходит голубь городской

тупо, словно заводной,

и глаза его слезятся

деловитою тоской.

 

Он на крошки, на окурок

смотрит косо, как придурок,

он не видит и не слышит

ни колес, ни каблуков, -

перегаром дымным дышит,

существует, будь здоров.

 

Я, спешащий на автобус,

так на голубя гляжу,

как Господь на этот глобус,

где, как голубь, я хожу

на краю планеты ломкой,

ах, по лезвию, по кромке,

по черте, по рубежу...

 

 

 

 

 

 

 

-* * *

– Прекрасное, как крест на храме, –

не для того, чтобы руками

хватать, а чтобы в высоте

рассвет на золоте лучами

играл...

         – Зачем же в простоте

сидит ворона на кресте?

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Белое снежное поле.

 

Говорят, что под снегом – озеро,

и живые плавают рыбы

подо льдом в зеленой воде...

 

Ветер и черное небо.

 

Говорят, что где-то над тучами

золотые и алые звезды

перемигиваются в высоте...

 

Белое снежное поле,

ветер и черное небо,

один я – и белый, и черный...

 

Что говорят о душе?

 

 

 

 

 

 

* * *

Сам с собою наедине

можешь вынести приговор,

себя самого поставить к стене

и расстрелять в упор,

место далекое отыскать,

себя самого схоронить,

землю яростно затоптать,

камни тяжкие навалить

и уйти без оглядки в путь

радостно и легко,

полной грудью вздохнуть

глубоко-глубоко!

 

 

 

 

* * *

Тоскуют сегодня ночью быки, коровы и овцы,

которых на бледном рассвете погонят гуртом на убой,

тоскуют сегодня ночью львы, слоны и жирафы,

которых утром снова разглядывать люди придут,

тоскуют сегодня ночью бездомные кошки, собаки,

которых завтра утром не пустят опять на порог,

тоскует сегодня ночью земля, насытившись ливнем,

не будучи больше в силах влагу в себя принимать...

 

Тоскую сегодня ночью, потому что завтра опять...

 

 

 

 

 

* * *

Человек убывает,

а за это не бьют;

вот и не унывает,

свой свивает уют.

 

Пересохшее русло,

где ржавеют пески,

сохраняет искусно

очертанья реки...

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Прекрасная юная статуя,

завернутая в простыню,

ждет открытия, приуроченного

к исключительно важному дню,

который то ли восьмой в неделе,

то ли в месяце тридцать второй,

но крошится от времени статуя,

осыпаясь под простыней.

 

                    

 

 

 

 

 

 

         ЭЛЕКТРОННЫЕ ЧАСЫ

 

 Часы ручные тикали -

 бессонные труды,

 а новые - не дико ли? -

 набрали в рот воды.

 Теперь не слышу времени,

 теперь оно ко мне

 среди чужого племени

 крадется в тишине.

 

 

 

 

 

 

 

 

 * * *

 

 - Об этом я уже не напишу,

 с той не сойдусь, а там не побываю,

 то не прочту, а это не узнаю...

 

 При медленном подходе к рубежу

 грядет необратимое суженье,

 глядишь - и выражение "уже не..."

 почти спокойно я произношу.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Не выносит она одиночества:

с глазу на глаз с собой оставаясь,

испуганно обнаруживает,

что не может найти себя.

 

Так растеряно

повисает вода в невесомости,

так отчаивается зеркало

в темноте.

 

 

 

 

 

 

* * *

Закончив дела и не споря

с моей сухопутной судьбой,

последние годы у моря

с самим я провел бы собой.

 

И в солнце и в дни непогоды

я стал бы у моря бродить,

чтоб все мои годы, все годы

додумать, довспомнить, забыть...

 

КОНЕЦ СЕЗОНА  

 

Последние дары календаря -

минуту солнца упустить досадно.

О, этот лунный климат сентября! -

одной щеке тепло, другой прохладно.

 

На пляже общество. Но от и до...

Вот убыл тот. Вот появилась эта.

Здесь не укореняется никто:

заказаны обратные билеты.

 

Здесь глубже понимаешь: всё течёт.

Уже закрыто лето на учёт.

Мы сходимся, любезно тараторя,

временщики у вечных гор и моря.

 

Дни осени прощально хороши,

но пляжники расставлены всё реже,

и наконец у моря – ни души,

лишь ветер подметает побережье.

ПАМЯТЬ

 

В том царстве, где всё – не впервые,

где новости все не новы,

иначе живут, чем живые,

и мертвые там не мертвы.

 

Сливаются годы с годами,

и ливень по ливню сечёт...

Как Цезарь стареющий, память

теряет владениям счёт.

 

Движенье всегда без движенья

томительной правит страной,

и только игра светотени

меняется вместе со мной.

 

Держава, где так надоело,

 что все направленья - назад...

Часы не идут. И без тела

там бродит душа наугад.

 

К тому, что меня обступило,

нельзя повернуться спиной,

и все, что немило и мило,

не хочет погибнуть со мной.

 

 

 

 

 

 

                     * * *

Ожил в сумерках магнитофон,

ленту старую сводит судорога,

воскресает веселая сутолока,

хохот, тост, хрусталя перезвон.

Снова вместе мы, живы родители,

сомневаться в удаче нельзя:

там любимые нас не обидели,

и не стали врагами друзья.

Голоса...

         Словно чертик из ящика,

прямо в комнату - праздничный час.

Чудеса! Только в то настоящее

не пускают из этого нас.

Там не ведают всё, что последует,

и не надо. Пускать нас не следует.

 

Еще раз прокрути,

         еще раз...

 

*   *   *

Вопреки снегам и суховеям

друг для друга мы не постареем,

ибо нам подсветкою навек

молодость – ланита и ладони…

 

Постаренье видит посторонний

или  разлюбивший человек

.

 *   *   *

 

 Когда высокая сосна

 одна в последний миг заката

 еще горит верхушкой солнечной,

 воспоминанья воровато

 спешат, как ветер и весна,

 со мной заигрывая, вольничать.

 

 Мне надо думать о другом,

 о тех, ушедших за ограду

 кладбищенскую в Переделкино,

 но, что поделать, сосны рады

 жить просто настоящим днем

 и перекидываться белками.

 

 Летят со свистом поезда

 и реактивные грохочут,

 тревожа сон лесного острова,

 но, облаков откинув клочья,

 нагая первая звезда

 дрожит, не хочет философствовать...

ПОХОРОНЫ. ПОЛДЕНЬ

 

На кладбище "Дойна"

лежал мой отец, красивый, спокойный,

под июньским небом высоким,

перед голубым горизонтом широким,

лежал он смуглый, согретый солнцем, родной,

его седые волосы, ветерок шевелил порой.

 

Отец казался крупнее ростом,

выглядел он значительно

и удивительно просто,

и всем видом своим говорил мне отец,

что ничего тут страшного нет

и не значит, что это – конец.

 

И тогда я впервые почувствовал

свою принадлежность к тому

безначальному, бесконечному,

от чего оторвался я

когда-то,

родившись для бытия, –

а теперь восстановлена связь

через жизнь,

через солнечный перевал,

когда своего родителя,

плоть родную

туда передал...

 

         СМЕРТЬ МАМЫ

 

 Не умирала - умерла

 перед рассветом в день осенний.

 Пирог спекла. Под воскресенье

 была по-детски весела.

 

 Не умирала - умерла,-

 твержу - сень Божьего крыла

 ей миг мучений сократила,

 но, Господи, ей страшно было:

 свечу зажгла и уронила,

 свою жиличку зря звала.

 

 А я, не зная почему,

 как будто кто ударил током,

 проснулся в городе далеком,

 уставился в немую тьму.

 

 В безмолвии со всех сторон

 готов к тому, что нет возврата

 был до того, как телефон

 взорвался в доме, как граната.

 

 Себе внушаю виновато:

 Был просто сон, стал вечный сон.

 Открылась маме тайна эта.

 Недолгий страх переключен

 ей был на свет иного света.

 

 Но - на полу. Но - неодета.

 Одна во тьме. Последний стон...

 Прости меня...

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Ты не любила маму мою,

ты считала ее старухой неумной и мелочной,

охраняющей ревностно свой покой и привычки...

 

Но любовью светилось ее лицо,

всё лицо - и глаза, и улыбка, и белые волосы,

вся она вспыхивала, как девочка,

когда после долгой разлуки появлялся я на пороге.

 

Этого Света никогда уже не увижу,

не увижу никогда и нигде,

никогда и нигде...

 

                     МОЯ КАРТИНА

 

 - В последнем зале есть еще картина,

 она висит одна. Для вас откроем дверь,

 вы - наш почетный гость. Мы вас так долго ждали...

 

 ...И я вхожу: освещена закатом

 картина на стене в знакомой с детства раме -

 сидит отец вполоборота к маме,

 стол, скатерть с кисточками, три прибора,

 печенье, чайник, помидоры,

 на патефоне замерла пластинка

 и- стул пустой с плетеной желтой спинкой.

 

 - Родные ваши с вас не сводят глаз,

 идите к ним, садитесь, стул для вас...

 

 ...Шагнул и оглянулся: жаль другую,

 откуда я уйду,- картину в раме

 снежинок, звезд... дождей и яблок, звезд...

 

*   *   *

 Построил, что хотел,

 всех наделил пространством

 своей души, еще -

 стеной от внешних вьюг.

 Вот опыта годов,

 прожитых не напрасно,

 осадок золотой -

 он для тебя, мой друг.

 

 Построил, что хотел

 по всем заветам зодчества,

 приладил и пригнал,

 стесал, согласовал,

 но дует изнутри

 холодным одиночеством,

 куда-то все ушли,

 а за дверьми - провал...

        

         ОКАЗЫВАЕТСЯ

 

 Новая книга -

 оказывается, я ее уже читал.

 Новый фильм -

 оказывается, я его уже видел.

 Незнакомый город -

 почему-то знаком.

 Потрясающая новость -

 я ее уже слышал.

 Сегодняшнюю газету

 я читал давно,

 у сегодняшнего моря

 вчерашние волны,

 на сегодняшней сцене

 вчерашний спектакль,

 только актеры другие,

 другие...

 

 Этого воробья

 я уже видел,

 эту кошку

 я уже гладил,

 Эту женщину

 я уже любил,

 этого малыша

 я уже вырастил,

 это вино

 я уже пил...

 

 Я живу,

 но я уже жил.

        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                     ...Весенний вокзал. Расписание.

                     А рельсы со снегом сошли.

 

 

3

                     * * *

Дураки, потрошители счастья,

по велению суетных дней

мы общаемся большей частью

не с людьми,

                     а с частями людей.

Спрос на каждого уже и уже,

человек расчленяться привык:

спрос на души, на туши, на уши,

спрос на руки, на мозг, на язык.

Воспевая в гармонию веру,

 потребляет нас некая власть,

составляет себя,

                     как химеру,

отдирая от каждого часть.

Погрустишь, коль поставлен на место,

похрустишь –

                     да в прокрустову щель.

Если каждый для каждого – средство,

изгоняется средствами цель.

Горожане, рабы-каторжане

функций, долга, взаимных услуг,

мы спешим под машинное ржанье

в одиночества массовый круг.

Мы,

                     рабы потребительской страсти,

шлем своих большеглазых детей

в мир,

                     прогрессом разъятый на части,

заселенный частями людей...

Все себя поделили, условясь,

и отмерена каждому часть;

дуракам

                     полагается совесть,

чтоб досталась бессовестным власть.

Все продумано четко и ловко:

с нами Бог, остальные - враги,

и юнец, получая винтовку,

отдает на храненье мозги.

Дураки, нас всю жизнь лихорадит

от идей, должностей и властей,

в маскараде живем, в зоосаде

не с людьми,

                     а с частями людей.

Но недаром ребеночка холит

мать

                     и зыблет его колыбель,

и младенец устами глаголет –

Он, который не средство,

                     а цель!

 

 

 

 

 

 

 

ПОЛОУМНЫЙ

 

Я научен теперь, я научен,

я прикинусь нормальным, иначе

будут снова ловить и настойчиво мучить.

Делать нечего. Поутру

просыпаюсь, иду умываться, -

хлещет кровь из открытого крана,

ничего, я беру полотенце,

отпечаталось красным лицо,

всё в порядке, я к вам выхожу,

напевая игривый мотив,

все довольны, и завтрак на столике, -

в этом мире никто не убит.

 

                     ВАВИЛОНСКОЕ

 

 Зря обнимает светом солнце

 несчастный город Вавилон:

 вавилоняне, вавилонцы

 на площадь прут со всех сторон.

 

 Все брешут - правду-матку режут...

 Слова- кто в лес, кто по дрова:

 вчера еще одни и те же,

 сегодня - разные слова.

 

 По-вавилонски учит школа

 с младых ногтей вавилонят

 полуслова, полуглаголы,

 смешавши, клеить наугад.

 

 Но в каждом слоге вероломство,

 непониманье, ложь и страх,

 а высшей марки вавилонство -

 молчок на разных языках.

 

 Как бы решаются вопросы,

 но все решенья - на авось,

 и даже стоны, даже  слезы

 толкуют здесь и вкривь и вкось.

 

 Хватаю жителей за плечи,

 кричу им в уши и трясу,

 но все слова мои и речи,

 зависнув, тают на весу.

 

 Кругом свистят и корчат рожи;

 боюсь, что я у них в плену

 и под мычанье носорожье

 я вавилониться начну.

 

 И в маяте, хандре и скорби,

 Я восклицаю: мня... бремня...

 сикамбриозно жаклой чорбе,

 реклей басайся, кребетня!

        

                     МОЛЕНИЕ

 

 Спаси меня от нищенской любви,

 от дурачка, от немощи, от хама,

 от текстов деревянных, как рубли

 и от молчанья черного, как яма.

 

 Спаси от карамазовской глуши,

 от слова, истолкованного криво,

 от нашей перекрученной души,

 не соглашающейся быть счастливой.

 

 Спаси меня от жалости к себе,

 от злобы на того, кто невменяем,

 спаси родных, живущих в скорлупе

 и горько дорожащих этим раем.

 

 Спаси друзей, забившихся в тупик

 детей несчастных всероссийской порчи...

 Зачем он мне, разумный мой язык,

 когда пристало рыкать, выть по- волчьи?

 

 

 

 

 

ТИХОЙ НОЧЬЮ

 

Налетит одинокое горе,

и такое молчанье везде,

что скалу опрокидывай в море -

и круги не пойдут по воде.

 

Тихой ночью немые набаты

утопают в глухой тишине...

Человечество не виновато,

улыбаются люди во сне.

 

Ну а если б пространство земное

обегала кругами беда -

не видать бы ни сна, ни покоя

никому, нигде, никогда.

 

Потому тишину, словно вату

раздают, чтобы уши заткнуть.

С этой ватою невиновато

обыватели могут уснуть.

 

Но пока хоть один среди ночи,

хоть один из глубин глухоты,

просыпаясь, молитвы бормочет –

есть спасенье еще от беды!

 

 

*   *   *

Хоть в ладу, хоть в разладе с веком

на своем коротком веку

облучен человек человеком

незаметно на каждом шагу.

Человек человека призывает к порядку,

человек беспокоится, ищет разрядку

на стадионе, в постели, на ринге,

на дискотеке, на вечеринке.

Но что-то накатывается волнами

и по неведомым ориентирам

медленные молнии

шарят по улицам, скверам, квартирам.

Что-то вспыхивает, что-то гасится,

распадается некий отсек,

и хватается зá голову или зá сердце

и озирается человек.

И зигзаг замыканья змеится

через сердце семьи,

через стены домов и границы,

через атомный пояс земли.

Только ночью, глубокой ночью

у раскрытого настежь окна,

человек, ты увидишь воочью

как шипит и искрит тишина...

................................................

Я хотел лишь ночной прохлады,

а застыл вот, в стену влипая:

чего тебе надо, чего тебе надо,

ослепительная и слепая?

Потусторонняя или подпольная,

полной чашей огня

шаровая молния

шарит бесшумно и ищет меня.

 

                      * * *

 - Когда вокруг неистовый

 бушует океан,

 не истовых, а истинных

 побольше б христиан!

 Когда нужна подмога

 и мне и кораблю,

 не будьте строже Бога -

 я христиан молю.

 

 

 

 

 * * *

 

 Возраст народа...

 В детстве душа - как трава,

 кто ее только не топчет,

 кто не валялся на ней -

 

 вот от тяжелого Маркса

 вмятина - здесь он лежал,

 

 еле-еле трава распрямилась...

ХЭППИ-ЭНД

 

Всё кончилось благополучно.

 

...Волков почуя, бараны

еще теснее сплотились

вокруг своего пастуха,

который вскинул двустволку,

и волк закружился раненый,

бросился пес на хищников,

и те ушли от греха.

 

Все кончилось благополучно,

как я вам сказал заранее.

 

Садилось кровавое солнце,

лучи посылая вкось.

Пастух в тулупе овчинном

задумчиво ел баранину,

и преданный пес лениво

глодал баранью кость...

 

* * *

 

 - Меня оперировали

 с наркозом и без наркоза

 удалили Сталина

 пришили Хрущева

 вырезали социализм

 атеизм дружбу народов

 подключили церковь рынок

 ампутировали романтику

 открыли секс

 

 пересадка души

 реакция отторжения

 инфаркт миокарда

СЛЕПОЙ СЕЯТЕЛЬ

 

Бродит слепой сеятель,

по ночам семена бросает:

со всего размаха налево,

со всего размаха направо.

 

И из тех, что упали на землю,

вырастают живые люди,

а из тех, что упали на камни

вырастают каменные боги.

 

На рассвете живые люди

поклоняются каменным идолам,

а днем разбивают их вдребезги

и, взявшись за руки, пляшут

 

Но в полночь выходит сеятель,

опять семена бросает:

со всего размаха налево,

со сего размаха направо...

* * *

От границы до границы

не объять отчизну-мать,

и со всем, что в ней творится

ум не в силах совладать,

и таких пространств, как эти,

без концов и без начал,

ни один народ на свете

никогда не получал.

От подобного размаха

в доме качка и сквозняк,

эхо праздника и страха,

слева свет, а справа мрак.

 

Удалой играя силой

на Днепре и на Оби,

ты сынов своих, Россия,

одиноких не губи;

хоть сбиваешься со счета,

всех учти до одного,

всех вбери в свою заботу,

а не только большинство:

кто вдали, а кто под боком -

взор в просторах не топи

и пророка ненароком,

как младенца, не заспи!

ДЕКАБРЬ–91

 

Ходит ночь по кремлевской стене,

снеговые не тронув укрытия...

Исторические события

совершаются в тишине.

 

Не споткнулся троллейбус ночной,

не померкли огни кафетерия:

тихо дух испустила империя,

как проколотый кит надувной.

 

А какая держава была! -

покорителей неба отчество,

власть рабочих, маяк человечества,

в переводе - империя зла.

 

Проще: по гололеду шажком

наши бабушки, жены и дочери

снова с ночи становятся в очередь

за голодным насущным пайком.

 

Но еще есть у нас красота,

лик небесный и облик березовый,

степь да степь, ни души, а над озером

купола и сиянье креста...

 

БАЛЛАДА О ПОБЕДЕ

 

                         Повелитель победил,

                            и с утра до ноченьки

                         пробираются к нему

                            тихие доносчики.

                         Пробираются с сумой,

                            списками да свитками,

                         а надеются уйти

                            с золотыми слитками.

                         Ворох к вороху - мешки

                            все забиты доверху,-

                         разбирайся до седин,

                            если хватит пороху.

                        Предлагает сей народ

                            не победу  праздновать,

                         а еще один заход -

                            местью, кровью, казнями!..

                         Повелитель отпускал

                            каждого с усмешкою,

                         - Мешанину эту сжечь -

                            приказал, - не мешкая!

                         ...Миновало сто эпох -

                            ох, друзья-товарищи, -

                         не видали мы с тех пор

                            лучшего пожарища!

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Садовое Кольцо

          носить обречена

 Москва - обручена

          с придумавшим дорогу,

 что из себя в себя,

          течет собой полна

 и целиком видна

          лишь летчикам да Богу.

 

 Садовое Кольцо,

          вращенье колеса,

 зовет зеленый свет,

          а красный - пахнет адом.

 В одном конце Кольца

          сияют небеса,

 в другом конце Кольца

          холодный ливень с градом.

 

 Садовое Кольцо,

          качели колдуна,

 бетонный хулахуп,

          кружение в капкане...

 В одном конце Кольца -

          гражданская война,

 в другом конце Кольца -

          народное гулянье.

 

 

 

 

 

 

 

 

 * * *

 

 Бродяги, пророки, врали...

 Страна моя, странное здание.

 

 Весенний вокзал. Расписание.

 А рельсы со снегом сошли...

 

 Страна моя, зал ожидания,

 тупик посредине Земли.

 

 

 

 

                     * * *

– Россия, боль моя,

 к чему мне ум и зренье?

Меня вот-вот сметет

          наплыв небытия.

Кругом самообман

          и самообольщенье,

а я себе не лгу,

          Россия, боль моя.

 

Не вышло. Не сбылось.

          Не состоялось снова.

Оборвалось. Тянусь

          в грядущие века,

как через пропасть шест.

          И вновь рукой слепого

опоры ищет в воздухе

          строка.

 

 

 

 

 

* * *

Двадцатый век. Россия. Что за бред?

Сюжет невероятного романа,

Шальное сочиненье графомана,

Где не наложен ни на что запрет.

 

От океана и до океана

Империя, которой равной нет,

Вдруг распадется и из мглы дурмана

Преображенной явится на свет.

 

Россия не двуглавой, но двуликой,

Растоптанной, великой, безъязыкой,

Отмеченной судьбою мировой

 

Встает до звезд и валится хмельной,

И над ее последним забулдыгой

Какой-то гений теплится святой.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         * * *

 

 Злыми злободневными вопросами

 вымотанный,- Господи спаси! -

 вспомню: то же небо над березами

 было в год крещения Руси.

 

 Совладаем или нет с угрозами,

 будем живы завтра или нет,

 вижу: над Россией, над березами

 небо через десять тысяч лет.

МОСКОВСКОЕ ПРОСТРАНСТВО

 

 Куда я забрел, Боже мой?

Попроще хотел, покороче,

а к площади выбрался к ночи.

Москву не пройти по прямой.

 Москва - как сугробы зимой,

в ней белые пятна, подвохи,

все хитросплетенья эпохи

и зодчего почерк хмельной.

 Корить ли старушку Москву

за кольца, узлы и развязки?

В ней нет прямизны по указке,

как нет у извилин в мозгу.

 Вдруг вытащит из-под полы

то церковь, то дом современный.

Не выпрямить Кривоколенный,

не переупрямить валы.

 Москва, как улитка, кругла, -

кривого пространства лекало

недаром на свет извлекало

излучины и купола.

 Петра от себя прогнала –

пускай себе самодовольно,

расчерченный прямоугольно,

летит Петербург, как стрела!

 С Москвою нельзя напрямик:

согнула она ненароком

подковою Запад с Востоком

в непознанный свой материк.

 В ее зеркалах двойники,

двуглавый двоится, как Янус,

и водит проспектами за нос,

скрывая хитро тупики.

 Ныряй торопливо в метро,

пари в облаках самолетом,

но знай - у Садовых нутро,

известное лишь пешеходам.

 Пускай городской нелюдим

Москву замечает все реже,

зато открывает приезжий

ее, как предсказанный Рим.

 Подумай про участь умов

в изгибах московских историй,

смотри, как дымит крематорий,

постой у родильных домов,

 где звонкий младенческий крик

вещает на зависть пророкам,

что втянутся Запад с Востоком

в московский кривой материк!

* * *

Вдруг, проснувшись в казенной постели,

не поймешь, где какая страна,

забываешь названья отелей,

мимолетных друзей имена.

Роль уюта во временном доме

исполняют диван и плафон.

Говоришь: "чемоданы в мой номер",

через день выметаешься вон.

Ни к приемнику, ни к одеяльцу,

ни к цветам, ни к пейзажу в окне

привязаться нельзя постояльцу –

в сроке истина, а не в вине.

Срок навыворот здесь, и обратный

счет ведется отпущенным дням...

По путевке Париж однократный

выдается до вторника вам;

выдается до пятницы море, -

оглянуться вокруг недосуг;

в номерах санаторные зори -

краткий курс философских наук.

Сдай ключи и не жди милосердья,

репетиция смерти – отъезд.

Жизнь - как сон. Но, быть может, бессмертье,

как бессонница, нам надоест.

Так спасибо за всё. За начало

и конец. Человеку дано

расписание. Времени мало?

Тем дороже, тем слаще оно!

БЫЛ ПАРИЖ

 

1

На закате московского дня

я задремываю на диване,

а Париж без меня –

как в прозрачном тумане.

Далеко или возле? Ниспослан

мне он был. Не отнимет никто.

Нет Парижа ни до и ни после,

есть похищенный мной – от и до.

Глаз моих ненасытные сети,

воровской торопливый улов...

С неводами прошел, незаметен,

вдоль бульваров я... И был таков.

 

2

Шансонье, что похож на Бальзака

про любовь в непристойной строфе

сообщает без всякого смака –

на Монмартре танцуют в кафе.

Парижанка не чувствует чуда,

словно мушка внутри янтаря;

ей, простушке, ты кто и откуда

всё равно. Ты стараешься зря...

 

Персонаж из другого романа,

не учтен я в Париже ночном,

локтем мне ни сюжета, ни плана

не задеть, не раздвинуть плечом;

но с судьбой вне французских обложек

мне в Париже легко потому,

что я здесь не обязан, не должен

и не нужен, как дух, никому...

АФРИКАНСКАЯ МОЗАИКА

1

...Голый негр

                     на пальму взбирается быстро,

на закорках

                     грохочет битлами транзистор, -

значит, быт мой московский

                     не так одинаков,

если Африка в нем

                     восклицательным знаком;

ах, лагуну добавь,

                     деревушку на сваях,

за моторкой угнавшихся вплавь

                     чертенят-попрошаек,

это было – когда? –

                     над Москвой морозной

черный блик,

                     африканский мирах светоносный.

2

...В облака пробивается лайнер –

                     и вскоре

под крылом, как открытка,

                     Средиземное море,

а под вечер

                     над джунглями пар, словно вата,

в океан

                     кипятильником брошен экватор.

Что за ночь! В Дуала

                     (это порт в Камеруне)

приземляется "Боинг" парной

                     (в июне),

воздух душно пахнет

                     французским мылом,

дождь дымится, как душ

                     (не вчера ль это было?),

только время – не то,

                     что считает Европа,

а вращенье вселенского

                     калейдоскопа,

его вертят клешнями

                     гигантские крабы:

костяные,

                     сухие, как смерть, баобабы.

3

...По пустынной саванне

                     спешит голубая машина

(это в Африке было,

                     посредине Бенина),

вдруг, как радужный смерч,

                     толпясь и блистая,

налетает безумная бабочек стая –

от песков до небес,

                     ни конца ей, ни края.

Но сналета - о, Господи! -

                     горе немое:

смерть цветасто пятнает

                     стекло ветровое!

"Тормози!

                     Мы врываемся в рай, как убийцы!.." -

это в Африке было,

                     в Москве повторяется, снится:

мчатся бабочки снова,

                     большие, как птицы,

золотые, лиловые, алые, черные,

небывалые,

                     обреченные...

 

 

 

 

 

РИМСКИЙ СОНЕТ

 

И привела меня дорога в Рим.

Он меньше, чем я думал. Это странно.

От Колизея и до Ватикана

Набит, как ларчик, он собой самим.

 

Похожи в Риме древности на грим:

Волчица. Бар. Витрины. Столп Траяна...

Мой Третий Рим, беги самообмана,

О скромности давай поговорим!

 

Рим город-праздник, ярмарка в музее,

Он жив-здоров без мировой идеи,

Пусть тесно, как в автобусе, векам...

 

Двенадцать цезарей и Муссолини

Немыслимы в сиянии и сини

Средь мотоциклов юрких и реклам.

 

 

 

 

 

 

 

         ОТ РИМА ДО РИМА

 

 Хватались за голову,

 рвали на себе волосы:

 казалось светопреставлением

 крушение Римской империи.

 

 ...Как прекрасен сегодня Рим,

 итальянский и древний,

 осененный улыбкой осени,

 представший моим глазам!

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Я своими руками хочу развести

друг от друга подальше

саблю и горло,

топор и тополь,

пламя и знамя,

любовь и кровь, –

погодите, не смейте

притягиваться

и рифмоваться!

 

 

*   *   *

В час пик мировой перегрузки,

земляне, услышьте меня:

евреи родственны русским,

а негры японцам родня,

и сердце у каждого слева,

двуногие братья мои,

потомки Адама и Евы -

на ветках Вселенского Древа

единственные соловьи!

 

 

 

В КОНЦЕ ДВАДЦАТОГО

 

 Вот непознаваемое: дети,

 эти вот, сегодняшние, эти, -

 угадай, попробуй различи

 гения в сопливом человеке!

 

 Папы дарят мальчикам мячи,

 мамы - леденцы и калачи...

 

 Главари, герои, палачи

 тут они - кто в двадцать первом веке...

 

 Тут они. Хоть смейся, хоть кричи!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

...Пока тебе рот не заткнули

строкой, сочиненной тобой.

 

 

 

 

4

 

 

 

 

 

* * *

Когда до учебных пособий

докатишься в славе своей,

окажешься среди подобий

и выйдешь на свет без теней.

 

От жизни останутся даты,

вопросы отменит ответ,

стихи обратятся в цитаты,

лицо превратится в портрет...

 

Побудь же у славы в отгуле,

поспорь со своею судьбой,

пока тебе рот не заткнули

 строкой, сочиненной тобой!

 

 

 

 

 

 * * *

 Проигрывает в карты

 задумчивый пророк,

 как жизнь - кавалергарду,

 спустившему курок;

 

 проигрывает вору

 трагический поэт,

 оратору, танцору

 и паре эполет;

 

 проигрывает с треском

 на молодой земле,

 как желтый Достоевский

 румяному Рабле,

 

 но дух - победы краше,

 его не побороть, -

 любите проигравших,

 как любит их Господь,

 

 и знайте - рыцарь бедный,

 страдающий за всех,

 смеялся бы последним,

 когда б в конце был смех.

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Всё началось с разлуки и смятенья:

почувствовав, что больше не могу

терпеть, молчать, я передал тоску

стихотворенью, а стихотворенье,

которое на славу удалось,

тоску, как эстафету, передало

через года, и ты затосковала,

а я забыл, откуда что взялось...

 

 

 

 

 

 

 *   *   *

 Барьеры всюду, баррикады

 незримо нагромождены.

 Где страх и совесть - там преграды,

 табу и комплексы вины.

 Не говорить о том и этом

 у нас негласный уговор,

 но все же быть в миру поэтом

 не перестал я до сих пор.

 Пускай запруды, дамбы, шлюзы,

 но буду, всем чертям назло,

 я перешептываться с Музой,

 хоть знаю, что она - трепло.

 

 

 

 

 

 

 

 

* * *

Я счастливого видел пловца:

его ловкое, сильное тело

словно пело – сновало, летело

по волнам без конца

и предела.

 

И вне власти земли,

ненасытный и неутомимый,

растворился вдали,

отрицая, что неотвратимо

на песке его ждут костыли.

 

 

 

 

 

 

ЗОДЧИЙ

 

Зодчий был неказист и рассеян

перед вечным величьем дворца; -

удивляются ротозеи,

что творение выше творца

 

Невдомек им, что чувствует зодчий:

пробегает по коже мороз –

накануне бессонной ночью

он творенье свое

перерос.

 

 

 

*   *   *

День-деньской плясала, сияя,

та девчонка оборванная, босая.

Ее хлестали кнутом,

убегала она, а потом

опять танцевала, зареванная,

улыбаясь, как зачарованная.

 

Благодетели заприметили

босоногое это солнышко,

навалили они, благодетели,

золотишко на Золушку.

Осчастливили, осчастливили,

вот с мешком по дороге ушла

и, согбенная в три погибели,

танцевать уже не могла...

*   *   *

На таланты земля не скупится:

что ни косточка - будущий сад...

Есть у публики всюду любимцы,

каждый сыт и вниманию рад.

Вроде нет ни угрозы, ни боли,

а тоска начинается так:

задыхается в собственной роли

и острить не желает остряк,

и смертельно устала красотка

подгоняться под свой образец,

быть всегда исключительно глоткой

популярный не хочет певец,

                                     Что бегун? Воплощение бега.

                                     Потому-то и снятся ему

                                     ноги без самого человека,

                                     без того, что ногам ни к чему.

Даже гений с могучею гривой,

с головою маститого льва

посреди благодати счастливой

для хандры подбирает слова:

– Получаешь ты львиную долю,

так теперь на манеже изволь,

симулируя ярость и волю,

исполнять свою львиную роль.

Согласился, так нечего вякать:

просто любят тебя горячо,

объедают, как с персика мякоть,

ну а косточку - через плечо!

 

НОЧНАЯ БАЛЛАДА

 

"Вот в этой книге жизнь моя,

         мои полсотни лет,

война, чужбина и беда,

         любовь, тоска и свет,

здесь весь мой мир..." -

         в ночном лесу

так говорил поэт,

         а у нее лишь красота

и девятнадцать лет.

 

Ей было девятнадцать лет,

         она была права,

в ту ночь ей были ни к чему

         далекие слова, -

когда он книгу ей вручил,

         она из озорства

ее метнула в темноту,

         где корни и трава.

 

"Посмотрим, сможешь ли, поэт,

         былое превозмочь?

За кем погонишься из нас?" -

         и побежала прочь.

Но медленно пошел поэт

         своим путем сквозь ночь,

один шагал он, и никто

         не мог ему помочь...

 

Она вернулась и нашла

         ту книгу меж корней.

Он не узнал...

          И умер он

         в один из черных дней.

Но после смерти всё ясней

         вставал он перед ней...

Она состарилась в глуши.

         Что может быть грустней?

 

* * *

Как же так случилось, Византия?

Пестовала прописи святые...

От тебя за столько сотен лет

не остался ни один поэт.

 

Как ты умудрилась, Византия,

просуществовать бесплодный срок?

Не остался ни один вития,

ни один ученый и пророк.

 

Ни тебе Евклида, ни Платона,

ни тебе Гомера, ни Назона...

 

Потому ударил час последний,

и чужой народ в твоем дому;

бессловесный призрак потому

мается тоской тысячелетней...

 

 

 

 

*   *   *

В Поэзии - как во Вселенной смежной -

Заключена гармония светил

В пленительном слиянии двух сил –

Центростремительной и центробежной.

 

Бог к правде чувств поэзию склонил,

Но яблоком действительности грешной

Премудрый змий поэта соблазнил:

С утешным раем смешан ад кромешный.

 

Двойной уравновешенное мукой

Искусство между верой и наукой

Взлетает, тяжесть превратя в полет,

 

По кругу или по виткам спирали –

И вечно ищет смысла в идеале,

А смыслом дышит каждый оборот.

         В ЦИРКЕ

 

 В гробовой тишине

         деревянные ярусы замерли,

 но старается шут,

          акробаты в скрещенье лучей.

 В цирке зрителей нет.

          За ареной следят телекамеры...

 Жаль мне детства, зверей,

           и самих циркачей.

 Неужели навек

          разделили нас всех аппаратами?

 Одинокий факир...

          Виртуальные клетки квартир...

 Что с того, что работали

          в поте лица операторы?

 Неизвестно еще

          попадет ли программа в эфир.

 ...Я даю представление

         сам себе предоставленный,

 зале нет никого,

         ни врагов, ни друзей,

 и не скажет никто –

         на меня ли направлены

 телекамеры будущих дней.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

...когда умру,

кто-то нарушит порядок

моего привычного уклада:

переставит мебель,

перетасует книги,

перевесит картины,

переклеит обои,

и только слова,

которые я уложил

в необходимом порядке,

останутся в том же порядке.

СЛЕД

 

Да или нет говорю –

и меняется что-то вокруг;

человека я другом назвал -

и он вырос вдруг,

и крепче стало пожатие рук;

подлеца я назвал подлецом, -

он запомнит меня навсегда,

как вода - повеление льда...

Без меня - дни не те, и не те вечера,

я целовал женщину –

и она не такая уже, как вчера,

я нарисовал небо –

и оно не такое уже, как везде,

все будут видеть небо таким,

как на моем холсте,

шепот леса я записал на нотном листе

и всякий отныне в шепоте леса

слышит песню с нотной бумаги;

я наделил смыслом бессмысленный знак –

и всякий отныне видит смысл в этом знаке.

Я в землю уйду, когда настанет пора,

и земля не будет такой, как вчера,

и если сотрет мой след на песке

неустанное море,

по всему побережью скользя,

след все-таки был,

а это стереть нельзя.

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Я жил не как поэт:

ни собственной персоной,

ни удалью бессонной

не удивил я свет.

 

Я жил не как поэт,

не пил, врагам на зависть,

не соблазнял красавиц,

не шел под пистолет.

 

Я жил не как поэт,

искусства не улучшил,

служил всю жизнь, как Тютчев,

состарился, как Фет...

*   *   *

Я опять упускаю возможности

и опять их как будто ищу,

только знаю со всей непреложностью,

что возможности вновь упущу.

 

В них подвохи и всякие сложности,

видно, так повелось искони –

то ли ты расширяешь возможности,

то ль тебя распыляют они.

 

Не по дурости и осторожности

позволяю им мимо пройти:

просто я упускаю возможности,

коль возможности не по пути.

 

А когда и бывают оплошности,

тем себя утешаю  не раз,

что, сменяя друг друга, возможности

остаются всегда про запас.

 

Но в своей неразумной тревожности,

искушая, дразня и маня,

те возможности как невозможности

удаляются от меня...

 

 

УМНАЯ ПЕСЕНКА

 

Шепчут черти прожорливой челяди:

налетай, уплетай и хватай...

         А по-божески –

         на три четверти

свой насущный съедай каравай.

 

Всем дорваться до счастья не терпится,

но не верь философии рта, -

         ты вычерпывай

         на три четверти,

помни, нет за чертой ни черта.

 

Слаще полночи зори вечерние;

ты срывай, но не с корнем, цветы.

         Обнаженная

         на три четверти –

обнаженной любой наготы.

 

Что вы, умники, формулы чертите?

Знает правду живая земля:

         лучше целого

         лишь три четверти.

Половинчатость хуже нуля!

 

 

 

 

 

 

СОНЕТ С АНАГРАММАМИ

 

От чуда отправляются на дачу,

Торги сокрыты в прелести гитар...

Я не хочу, я всё переиначу –

Кентавр преобразуется в нектар.

 

Слова сулят негаданные встречи,

И шепчет страсть про старость, и пчела

Печали жалит согнутые плечи,

Из чрева дней сосет мое вчера.

 

Перетасуй провидческие звуки:

Русалки промелькнут на дне разлуки

И ласку ловко превратят в скалу...

 

Но не спеши волхву воздать хвалу.

Всё это блажь. И шутовские муки.

Клочки стихотворения на полу.

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Осторожнее – ритм не нарушь

и с природою слова не балуй:

в хороводе блуждающих душ

есть созвучие, лад. И, пожалуй,

надо просто прислушаться и

подчиниться тому, что нисходит,

навевает напевы свои

и свеченье из мрака выводит.

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

В прекрасное верю, но грустное знаю,

единственный друг мой дневник,

давай помолчим.

         Чистый  лист оставляю.

Давай-ка прикусим язык.

Давай умолчанием будни исправим,

бездарному быту объявим войну

и жизни ржавеющий лом переплавим

на струны.

         И тронем тихонько струну...

 

ЛЮБОВЬ И ЛИНГВИСТИКА

 

По-русски

любовь действительно зла:

она не любит множественного числа.

По-русски

любовь легко рифмоваться не любит,

кровь - это слишком серьезная рифма.

И не зря откликаются эхом

повелительные глаголы -

не прекословь, славословь, приготовь

бровь мелькает порой, прочие рифмы не в счет,

ведь свекровь и морковь - для пародий.

Ах, сочинять бы стихи на языке Эминеску,

где любовь выступает в трех лицах:

amor, iubire и dragoste.

Первые два обнимаются с сотнями слов,

от рифм глаза разбегаются:

какая прелесть соединить

iubire (любовь) – nemurire (бессмертье)1

И только dragoste - славянского древнего корня -

и там чурается переклички.

По-русски

мужчина рифмуется запросто,

наверное, он –

не слишком уж верная доля любви,

то-есть он - иногда молодчина,

иногда дурачина, личина, добивается чина

а женщина - исключительность в слове самом!

Дальше всех от нее звуковые подобия

вроде военщины, деревенщины,

потому-то поэты

избегают с ней встреч на краю стихотворной строки,

а если приходится, то исхитряются,

измышляя тяжёлые рифмы:

трещина, раскрежещена, уменьшена и так далее.

Ну а девушка - и подавно

рифмованию не поддается, -

где уж там разгуляться среди неуклюжих

денежка, дедушка, никуда не денешься...

Запрещая расхожий размен,

русский язык указал

на единственность, неповторимость,

уникальность – имейте в виду

эту любовь, эту девушку, эту женщину,

их неразмениваемость, незаменимость,

невыговариваемость,

неизреченность!

ЭТЮД О РУССКИХ АНТИРИФМАХ

 

                      В стихе - признайся, сладкопевец, -

                       двоякость русская видна:

                       где рифму гонит острый Месяц,

                       там соглашается Луна!

                       В конец строки не рвется темень,

                       а тьма является сама.

                       Нет рифм, где облако и небо,

                       но их приемлют небеса.

                       Без рифм и юноша, и старец,

                       и девушка, пока одна,

                       зато охотно ходят в паре

                       брат и сестра, муж и жена.

                       Хлеб, кровля, простыни и скатерть

                       не любят рифму занимать.

                       Нерукотворна Божья Матерь,

                       сподручней сквернослову мать.

 

                       Чутьем угадывает мастер,

                       Что истребляет рифму ястреб, -

                       как перст, один парит в пространстве,

                       а завербованный орел

                       державный любит ореол.

                       Глагол находит отклик даром -

                       пускай от рифм отбою нет,

                       слова существенные пару

                       себе не ищут. В чем секрет?

                       От рифм доступных жди подвоха,

                       перевиранья скомороха:

                       орел-осел, царь-тварь, но клятва

                       неприкасаема, как правда.

                       Как истина, молитва, память,

                       как жизнь и смерть - не переврать!

                       Богатство рифм и впрямь - лукавство,

                       попутал нас салонный черт.

                       Ищи дикарское лекарство

                       Там, где язык и тверд, и черств.

                       Речь прячет корни гор и гребни,

                       где призрак предков до сих пор:

                       к лицу им - чаща, роща, дебри,

                       потомкам нежным -  лес и бор.

                       О, сладкогласия бесплотность!

                       Учти у классиков частотность

                       любимых рифм - не гнули горб:

                       сто раз - печаль, ни разу - скорбь.

                       Крученых не переборщил,

                       когда воскликнул: дыр, бул, щыл,

                       и убещур не чересчур:

                       В пещере пращур. Чрево. Шерсть.

                       Но мощный мозг - он жаждет звезд,

                       он дерзко держит купол неба

                       под черепом. Недаром - нёбо!

                       Хандра и желчь - боязнь болезни,

                       а праздность - праздник и приязнь.

                       Как в синем колоколе солнце,

                       так в церковь принимают сердце.

                       Спросил недаром Пушкин: жизнь,

                       зачем ты мне дана? На казнь

                       зачем  осуждена?..  Но мысль -

                       пускай подкидыш, но не червь!

 

                       Прокаркал ворон. Вихрь и ветр.

                       Дождь, молния и радость радуги.

                       Послушай: озеро и осень,

                       как отзвук - запахи и ягоды;

                       деревья, терем, холм и степь -

                       так возникает образ родины.

                       Вся жизнь из русских антирифм,

                       где витязь, доблесть, посох, подвиг,

                       младенец, молодость... Любовь

                       и воздух. Женщина и свадьба.

                       Но вопль и жертва! Пекло, пепел

                       и зависть, ненависть. Как в прорубь!

                       Но завтра вновь - младенец, голубь

                       и горло. Яблоко и песнь!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

...Бог со мной говорил по-японски,

я старался его понять.

 

5

 

 

 

 

 

 

 

*     *                *

 

Я, словно бы кем-то ведомый.

иду, незнакомый, знакомый,

единственный, неповторимый

и любящий вас и любимый.

 

Люблю и ловлю я призывы:

любите, пока еще живы,

пока вы былинка, былина,

пока вы не камень и глина,

пока вы не вздох бессловесный.

не ветер земной и небесный...

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Прости меня, Солнце,

но в центре Вселенной – Земля,

затем, что жива,

затем, что одна такова,

а где еще можно увидеть шмеля,

а где еще шепчется с ветром трава,

а где еще я –

         лег и руки раскинул,

ресницами синь облаков шевеля!..

 

 

БАЛЛАДА О ДОМЕ

 

– Как я жил? Я строил дом

на песке. Волна смывала...

Только в детстве горя мало,

если можно всё сначала

и не важно, что потом.

 

Шел по жизни с другом рядом,

с женщиной встречался взглядом,

оставался с ней вдвоем:

занят был одним обрядом –

возводил незримо дом.

 

– Не поэты строят дом,

а поэт рожден бездомным,

одержимым, неуёмным,

жить он призван под огромным,

под вселенским колпаком...

 

– Но война повинна в том,

что всю жизнь я строил дом.

Шла война стальным парадом

по садам и по оградам,

двери высадив прикладом,

сапогами, кулаком...

Что я мог? Я строил дом

 

спорил с холодом, огнем,

снегопадом, бурей, градом,

смертью, голодом, разладом,

одиночеством и адом:

 что б ни делал  - строил дом,

чтобы дети жили в нем,

чтобы женскою улыбкой

он светился день за днем...

 

Стены дома в жизни зыбкой

я удерживал с трудом.

– Хороши снаружи стены,

изнутри - нехороши

и чреваты чувством плена

одомашненной души.

Парадоксы - аксиома,

это женщине знакомо,

той, что за и против дома,

что бунтует и в тоске

молча делает проломы

в стенах и на потолке;

а еще - взрослеют дети

и мечтают на рассвете

дом покинуть налегке...

 

– Я любим и ты любима,

злые ветры дуют мимо,

но душа неизъяснима,

все мы строим на песке...

Я меняюсь вместе с домом,

он просвечен окоёмом,

мировым  ночным объемом –

дом висит на волоске,

он спасется – невесомым,

рухнет, если – на замке.

 

Я хожу теперь по краю,

ничего теперь не знаю,

но перед любым судом

буду прав.

                  Я строил дом.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Не будем друг к другу жестоки,

ведь мы – уже вовсе не мы,

а рифмой скрепленные строки,

цепями - на вечные сроки,

и кто-то нас, как на уроке

диктует из будущей тьмы.

*   *   *

Живущие на разных скоростях,

в руках мы держим собственное время,

час для Вселенной просто никоторый,

единственный - для каждого из нас.

 

Что общего в случайном совпаденье

календарей и стрелок часовых?

Как подвести под общий знаменатель

час чьей-то смерти, час моей любви?

Боль одинока, наши сны отдельны,

воспоминанья наши несводимы,

им не к чему сверять свои часы.

 

Как могут так красиво лгать созвездья,

когда в пустом пространстве одинока,

всегда отдельна каждая звезда?

Соединила ночь звезду и тополь,

но, Боже мой, где тополь, где звезда?

Соединила ночь глаза и небо,

но что-то нас разводит навсегда.

 

Одна любовь освещена порывом

соединить два времени в себе,

но и любовь в беспамятстве слиянья

из двух отдельных лишь рождает третье,

опять отдельное, как тот и та...

 

И яблоко, и облако, и зяблик –

вне времени. И сила повторенья

им возвращает неизменный облик, -

они бессмертны, ибо никому

не задают вопросов. И в ответ

благоволенье им, вознагражденье:

им смерть - как сон, а завтра - пробужденье.

 

Я слишком жив, не уложиться мне

в горизонтальный круг существованья, -

не яблоко, не облако, не зяблик,

невидимую ось ищу наощупь,

бросаю по сквозящей вертикали

и вверх и вниз - раздвоенный вопрос.

 

За то, что я не сплю, а вопрошаю,

отказано мне в вечном повторенье,

но единичный может приподняться

над временем. Один - не воин в поле,

но волен поле в песню претворить.

 

И музыка, и муза, и молитва –

над временем. У музыки ли спросишь,

ей сколько лет и где она ночует,

когда она уходит от тебя?

 

И музыка, и муза, и молитва

в свободном измерении живут,

где человек проходит через стены

и птица пролетает сквозь стекло, -

не одинока боль, сны не отдельны,

не расстается с тополем звезда.

 

Вот только это, видишь, только это

я, тонущий во времени, бросаю

на берег неизвестно для кого...

*   *   *

Терпенье, терпенье, терпенье!

Из хаоса первые звуки

возникнут, как слово и пенье.

 

Терпенье:

из мрамора вырвутся руки,

как после тяжелой разлуки.

 

Мелькают веселые пчелы,

но медленно меда творенье;

в янтарь превращаются смолы

на тигле терпенья,

как снежные вихри – в березы,

в улыбки – недавние слезы.

Свершается таинство срока,

природа не терпит упрека, -

цветы расцветут благодарно,

коль их не торопишь бездарно.

 

Пусть скорость, спешащая мимо,

свистит и съедает, что зримо, -

прислушайся, землю обняв,

к терпению леса и трав.

 

Терпенье способствует чуду –

восходят в ответ отовсюду

сады и глаза голубые,

и звезды в ночи золотые.

*   *   *

В прах превращусь... Но я-то не из праха

Был сотворен,  душа - не из огня...

Мне кажется, что смерть - всего лишь плаха,

Где отсекают тело от меня.

 

В живую пряжу солнечная пряха

Вплела мой луч. Живую связь храня,

Я вижу свет. Комок любви и страха,

Любая дура-птаха мне родня.

 

Вся твердь земная - смерть. Металл и камень.

А я из тех, кто наделён глазами,

В которые Вселенная течёт,

 

Чтоб стать живой, чтоб выйти из горнила

Глазастой... Твердь меня не породила,

Но как смириться, что меня сожрёт?

 

                

 

 

 

 

 

                         *   *    *

 

                        Жить - одно, а понимать

                        жизнь - совсем другое...

                        Проморгаешь небо голубое,

                        если будешь слишком много знать...

 

                        Доверяй внезапной странности

                        и появится тогда

                        из нечаянной туманности

                        несказанная звезда.

СОКРАТ

 

                     - Что поведать перед отбытием

                     в неизвестное, безотрадное?

                     Жизнь -

                            большое событие,

                     смерть -

                             заурядное...

                     Так успей же себя в пути

                     исчерпать до последней степени,

                     чтоб в могилу не унести

                     ни догадки,

                           ни песни,

                              ни семени.

И когда тебя пустота

обовьет утешительным пологом,

отзовется

            гулким колоколом

жизни прожитой

            полнота!

*   *   *

Притворялся умным, добрым,

притворялся храбрецом

в деле - честным, в дружбе - верным,

в доме - мужем и отцом.

Так старался, так старался,

не развенчанный никем, -

притворялся перед всеми,

притворялся перед всем,

перед горестью - счастливым,

перед родиной - родным,

перед клеветою - стойким,

перед смертью - молодым,

перед вечностью - бессмертным,

поздно было дать отбой...

Притворялся – претворялся

возвышался над собой.

 

*   *   *

– Господи, выслушай исповедь!

– Слушаю, - молвил Господь, -

Ночь.

         Микрофон Вселенной

включился,

         а что я скажу?

 

Что-то слишком большой резонанс,

как-то дует из бесконечности,

кто такой я в конце концов?

 

И спросил я у Господа:

         – Господи,

каково Тебе помнить все бывшее

и всё знать наперед?

 

Бог ответил мне по-японски,

я старался Его понять...

             

 

 

 

 

 

 

 

 

 

              АПОКРИФ

 

              Ева отвергла искушение

              отказалась от яблока

              не прикоснулась к Древу познания

              змий посрамленный уполз

              писать больше нечего

              история не началась

 

 

                                               ТЕОРИЯ ГЛАЗА

 

                  Мир не имеет лица, если нет созерцателя.

                  Сколько угодно обличий у мира -

                  только выбери точку зрения.

                  Сам он выбрать ее не способен!

                  Как бы  выглядел мир, если б солнце смотрело?

                  А если бы атом был зряч?

 

                  Но может ли глаз быть размером с Галактику?

                  Или глаз электрону подобный?

                  Глаз возможен  лишь  здесь  -  посредине шкалы -

                  между солнцем и атомом:

                  Вот почему у мира такое

                  и только такое лицо.

                 

                                    Мир состоялся,

                                    когда раздался

                                    Господень глас:

                                    - Да будет глаз!

 

                  Глаз - творенья венец,

                  особенно -  понимающий,

                  отмеченный искрой Божьей.

 

                  Глаз, однако, у каждого гения - свой...

 

СОСЧИТАТЬ ЕДИНИЦУ

 

Сосчитай человека, компьютер, -

вот чело и число,

или очи и почки -

на какой они сходятся почве?

Все нутро умудряется точками

объявиться на мочках ушных и на пятках,

а лицо и все прочее

на самой отпечатаны почке.

Непонятно, где печень кончается, -

там, где сам человек, наверное,

а человек - там, где мир.

Звездный код отражен в ребенке,

как родители - в хромосоме, -

что получится в сумме?

Вот такой вот, компьютер, компот.

Неизвестно, где личность кончается

и с чего начинается.

Сосчитай моих предков и пращуров

и помножь на потомков,

и учти золотые следы

Льва Толстого, Гомера и "Слова...",

сосчитай отложения

сослуживцев, соседей, газет.

Приплюсуй упования и сны,

и любви дефицитную долю;

сосчитай в композиторе музыку,

корни в темном лесу подсознания,

мироздание и мусор в мозгу...

Округляются запросто числа большие,

но нельзя из России вычесть

единицу такую, как Пушкин!

Чет и нечет восходят над числами,

единица же – верх совершенства!

 

Сосчитай человека, компьютер.

Сосчитать Единицу нельзя.

                                                 ОБ ЭВОЛЮЦИИ

 

                              Гений тоже был во тьме утробной

                              и торил по заданной прямой

                              тот, на радость Дарвину, амебный,

                              рыбный да звериный путь живой.

 

                              Дескать, эволюции подсказка -

                              знала те этапы и Земля...

                              Тут, однако, скрыта неувязка:

                              началось начало не с нуля!

 

                              Вы процесс извольте без изъятья

                              развернуть обратно целиком

                              и само истолковать зачатье,

                              так сказать, в масштабе мировом.

 

                              Может, солнце  в сердце превратилось,

                              как в  причал космической ладьи?

                              Что-то где-то оплодотворилось,-

                              тьма покрыта звездами любви.

 

                              Женское таинственное лоно -

                              жизнесотворения модель,

                              где вокруг загадки эмбриона

                              мирозданья замысел и цель.

 

                              Ну а до начала? До "вначале"?

                              Это в измерении ином

                              ты спроси у страсти, у печали,

                              ты спроси у песни за окном...

 

 

                   НА МАРСЕ

 

Нет каналов на Марсе,

их и не было вовсе.

Не надейся, не майся,

просто и этим освойся.

 

Нет идеи канала,

нет лобастых на Марсе,

нету даже канавы,

где бы пьяный валялся.

 

Там не строят программу

оживить астероид...

Грустно, что даже яму

там друг другу не роют.

 

Ожидается скука

марсианской стоянки.

Значит, здравствуй, наука,

и прощай, марсианка!

 

Не плывёт по каналу,

не встречает соседа –

пропадают сигналы

в пустоте без ответа.

 

Одиноко до дрожи

зря по космосу шарить,

оттого мне дороже

наш единственный шарик...

                  

                         
   НЕНАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА

 

                       Таких, как я, у Бога много,

                       но и во мне, как в лоне Бога,

                       есть оживленные миры

                       во тьме и тайне до поры.

                       У неизвестности во власти

                       в том царстве каждый головастик,

                       самодостаточно живет,

                       а сам он лишь транзитный код.

                       Его сородичи несметны,

                       и в суете сует, скорбя,

                       они смирились с тем, что смертны,

                       что мир их замкнут на себя.

                       Меня молитвой беспокоят,

                       но изнутри постичь мой лик

                       бессильны, хоть сперматозоид -

                       мой зашифрованный двойник.

                       Из всех бессмертие откроет

                       один, случайностью велик,

                       один, кто в женский мир проник

                       при взрыве, словно астероид!

                       А вдруг и наше Божество

                       лелеет замысел секретный,

                       и потому-то люди смертны

                       не все, а только большинство!

                       И кто-то, избранный счастливчик,

                       сквозь горловину проскользнет,

                       крупицу личности, как живчик,

                       в иную степень возведет;

                       стремясь к неведомому свету

                       во тьме кромешной, но живой

                       в гостеприимную планету,

                       дрожа, уткнется головой!

 

*   *   *

Выбираем ли мы,

         незнакомцы и незнакомки,

в поездах, в городах, на весенней тропе,

выбираем друг друга

         или нас направляют потомки,

подходящие пары

         к себе примеряя в толпе?

Почему, как слепец,

         полюбил этот умница дуру?

Ты натуру спроси –

         у нее нашей логики нет, –

это дети себе

         подбирают черты и фигуру,

совершенства ища,

         но совсем не по мерке анкет.

Словно тайный радар –

         засекли, уловили, увидели

сразу, с первого взгляда —

         велика она, тайна сия:

предстоящие жители

         себе выбирают родителей

через наши глаза - перископы

         непроглядного до-бытия...

*   *   *

И сейчас Екклесиаст

сто очков мне фору даст:

не от боли и обид –

от познанья жизнь горчит.

 

Уравненье было сложным,

человеческим, тревожным,

небывалым, невозможным,

полным счастья и утрат...

Что с того, что было сложным?

Прост, как точка, результат.

 

Встанет старость над тобой –

укротительница,

а над нею – та, с косой,

упростительница...

 

Без следа ль мне тенью тленной

в уравнение Вселенной

затесаться довелось?

Это я – мне нет замены –

мира временная ось.

Сладко жить! И пусть познанье

в чаше - горечью на дне,

отражаюсь в мирозданье

так же, как оно – во мне.

 

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Душа сопротивляется тому,

Что совпадает человек и место.

Душа сопротивляется всему,

Что слишком установлено, известно.

 

Дано идти нам лишь по одному

Из всех путей. Не потому ли тесно?

Глазам души являются чудесно

Возможности, что канули во тьму.

 

Существованья зыблются миражем...

Сны не досмотрим, думы не доскажем

И не развяжем крылья красоты.

 

Реальность неправа и незаконна,

Когда в ней стынешь нынешняя ты,

Не ставшая Мадонною мадонна...

 

 

 

 

 

 

*   *   *

Смешны обуянные страхом,

что все мы становимся прахом, –

кругом происходит иное:

из праха восходит живое.

 

И снова целуются двое.

Беснуется пух тополиный...

 

Земля – существо шаровое;

растёт, как опара, живое,

в нем главное дух, а не глина!

 

Есть цель у Вселенной немереной: 

ожить во плоти и мечте, -

недаром ведь матерь-материя

светло зачала в темноте.

 

 

 

 

 

МАСТЕР ВРЕМЕНИ

 

– Почини-ка мне, мастер, часы:

то замрут, как пустые весы,

то мелькают с разгона,

точно окна вагона;

почини мои скучные дни, -

дольше вечности длятся они,

а счастливые ночи

воробьиного носа короче...

 

Возвращает мне мастер часы,

усмехаясь в усы:

– Стрелки жизнь твоя уравновесила,

им отныне ни скучно, ни весело,

но и прежнее время не врет:

проявляется - наоборот;

вот разгадка волшебного сдвига –

оглянись-ка на тысячи дней,

те, что вечности были длинней -

с них не выжмешь и мига,

ну, а редкие ночи

длятся век без износа

те, что были короче

воробьиного носа...

 

 

 

 

 

 

*   *   *

За окнами холодный ветер,

а в комнате темно, тепло.

Сегодня ночью я заметил,

как много времени прошло...

 

Давно он светится неброско,

мой огонёк, мой фитилёк;

чем выше он – тем меньше воска

и тяжелее потолок.

 

Что делать? Под ногами бездна.

Когда и как скользнул на край?

Искать таблетку бесполезно.

Не спи, казнись и умирай.

 

Умри, и смерть тогда коснется

лишь круга первого судьбы,

а сердце вылупится к солнцу

птенцом из косной скорлупы.

                

 

 

 

 

 

 

 

                       *   *   *

 

                  -  Когда взорвется планета,

                    кто-то будет искать черный ящик,

                    чтобы узнать, что случилось...

 

                    - Он найдет его,  вскроет ножом,

                    словно раковину и обнаружит

                    в нем жемчужину - эти стихи.

 

                    - И Земля опять возродится.

 

 

6 .

 

 

 

ВЕНКИ СОНЕТОВ

 

             
МОНОЛОГ

                        

                          I

Срок наступил. Пора сплетать венок.

Но не венец классический из лавра,

Не светлый нимб, которым бредит лавра, -

Ты просто человек, а не пророк.

 

Ты полюбил? Потерянный платок

Не находи – в себе разбудишь мавра.

Сознание похоже на кентавра:

Тавро скотины, музыки глоток.

 

Я жил и знаю: жизнь - не икебана.

Кто сохранит одну лишь чистоту,

Отделит от великого изъяна

 

Великий дар? Порок и красоту

Кто разведет? Я в свой венок вплету

Цветы мои и стебельки бурьяна.

 

                     II

Цветы мои и стебельки бурьяна,

Не исчезайте! Я боюсь, что вдруг

Без музыки в какой-то день незваный

Мне все цвета смешает белый круг

 

Пустой, как в сон ворвавшийся испуг...

А я люблю упрямо строить планы,

Держась за мир простой и необманный, -

Создание души моей и рук.

 

Я сам в себе скрываюсь добровольно,

Жить в слове мне и сладостно и больно,

Когда я луг, и солнце, и пчела,

Когда коплю я капельки тепла.

 

Здесь пряный дух, медовый, горький, пьяный –

Гербарий памяти благоуханный.

 

                     III

Гербарий памяти благоуханный...

О собиратель! Что в твоем раю?

Не для души спешишь ты на поляны,

А пополнять коллекцию свою.

 

Но снег пожнешь! Падет в твоем краю,

Как полог, ночь. И глянешь утром рано –

Лишь белый круг слепого океана,

И ты у океана на краю.

 

Шагни, не бойся поступить оплошно.

Дорожный знак еще лежит у ног.

Иди и помни: совесть непреложна.

 

Лишь через жизнь к бессмертью выйти можно.

Лишь из сплетенья жизненных дорог –

Переплетенье выстраданных строк.

 

                     IV

Переплетенье выстраданных строк...

Наставники – удачи и потери.

А истина? В познании ли, в вере?

Высок ли твой духовный потолок?

 

Я в стены тыкался. По крайней мере

Я понял разных уровней урок:

За дверью дверь и за дверями двери –

За переход взымается оброк.

 

Коль окажусь я логикой припертым

К стене и коль замкнется мой мирок,

Да так, чтобы ни ангелом, ни чертом

Никак оттуда выскользнуть не мог, –

 

Я вспомню - в измерении четвертом -

О том, что за порогом есть порог.

 

                     V

О том, что за порогом есть порог

Был сон, как откровенье и подсказка...

С поэтами бывает неувязка –

Порою спит призванье, как сурок.

 

Тогда не грех забиться в уголок,

Тогда претит известность и огласка.

Не торопись, была б сильна закваска, –

Теряет песню, кто к себе не строг.

 

Я долго верил всем, себе не верил,

Готов был поступиться жизнью всей,

Себя я в кровь чужим аршином мерил,

Чтоб не обидеть близких и друзей.,

 

А сам мечтал, стыдливо пряча раны,

О странствиях в заоблачные страны.

 

                     VI

О странствиях в заоблачные страны

Мечтал мой романтический двойник,

А я земные правила постиг.

Но правила скучны и нежеланны.

 

Спать не дают мне лунные дурманы.

Вновь полночь датой метит мой дневник,

Страницы книг, стихи мои, романы, -

А я все ученик, не выпускник.

 

Да что с того - ты мал или велик?

Важней – зачем ты. Жжет меня забота:

Ждет словно кто-то от меня чего-то,

Жить некогда. Мне стыдно. Я должник.

 

И вдруг тоска в мороке бесталанной

О красоте загадочной и странной.

 

                     VII      

О красоте загадочной и странной...

Я перед ней ответчик без вины.

Простите вы меня, глаза жены

И очи незнакомки окаянной.

 

Я вновь очнусь, свалившимся с луны

Пред красотой, сошедшей, как с экрана.

Бьет барабан. Меня казнить должны

За то, что жил без грамоты охранной.

 

Пред тайной красоты я изнемог,

Она на миг приходит ниоткуда -

Из вечного в невечное нырок.

 

Нет для нее ни святости, ни блуда.

Возносит весть носительница чуда

О том, что лишь в богине виден Бог!

 

                     VIII

О том, что лишь в богине виден Бог!..

Ты, женщина, не из ребра мужчины,

Пеннорожденная, - не половина,

А всё и вся. И устье, и исток.

 

Что компас? Он не чувствует вершины.

Иди, да не по стрелке - поперек!

На Севере не истина, а льдины.

Живет себе вне полюса Восток!

 

В любви о пользе думать - святотатство,

Прекрасное - поверх координат,

Поверх свободы, равенства и братства,

Поверх заслуг, наград и баррикад.

 

Есть предопределенность идеала:

Конец, что создается до начала.

 

                     IX

Конец, что создается до начала,

Не по частям, а сразу и вполне,

Как откровенье образа во сне, -

Так Бог творит: легко и небывало.

 

К судьбе добавить мне осталось мало,

Ведь до рожденья наперед, вчерне

Намечен в генах код тебе и мне

Пунктиром от причала до причала.

 

Неужто Бог расчислил тьму планид?

Бог всемогущ, но он - большой ребенок,

Не ведает, когда и что творит, -

 

Вдруг то, о чем подумалось спросонок,

Невольно воплощается в ответ?

Не так ли сотворен был белый свет?

 

                     X

Не так ли сотворен был белый свет,

Где вход предоставляется бесплатным,

А выход... платишь жизнью за билет

Туда, где не бывает он обратным.

 

И так - от инфузорий до планет.

Но почему в просторе необъятном

Невиданных новинок больше нет?

Был разве акт творенья однократным?

 

Что знаем мы? О внешнем - ничего.

Мы все внутри случайного изделья, -

В других местах играет божество,

Творя по воле мудрого веселья.

 

Наш мир - как заключительный сонет:

Идущего опережает след.

 

                     XI

Идущего опережает след.

Негоже быть своей судьбы активней.

Спокойно слушай шум осенних ливней

И жди, накинув на колени плед.

 

Прийдет зима. Заученный балет

Снежинок. И сосульки вроде бивней.

Весна вослед. Мгновенное люби в ней –

Нет возраста в круговороте лет.

 

В календаре легко отыщешь дату,

Узнаешь по часам - который час,

Но что поймешь по облакам крылатым,

Когда весна с тебя не сводит глаз?

 

Нет времени. Куда оно пропало –

Пусть разум вопрошает одичало.

 

                     XII

Пусть разум вопрошает одичало:

Кто выведет наш век из тупика?

Мир пережил кровавые века,

Но всё сначала: на колу мочало...

 

В любви хотя бы малость полегчало, -

Сожительств уйма, а любовь редка.

Нас на планете этой укачало.

Стареет век, чья память коротка.

 

Век революций всяких – социальной,

Технической, культурной, сексуальной...

У века члены есть, но нет лица.

 

Так и живем, раздергано и шумно.

Начнется ли грядущее разумно?

Начало где? У палки два конца.

 

                     XIII

Начало где? У палки два конца.

Любая догма – как на шаре палка.

Как иск на соискание отца –

Религий и учений перепалка.

 

А я... Боюсь не смерти – жизни жалко.

Лети в лицо, весенняя пыльца,

Явись во сне, зеленая русалка,

Толкуй, гадалка, мысли и сердца.

 

Учи любви – я маюсь и тоскую, –

Сорви с души ремни, как рубежи,

Ах, смуглая, спляши, поворожи,

Переверни мою башку мужскую!

 

Закрой глаза и с видом мудреца

Сведи концы: познаешь суть кольца.

 

                     XIV

Сведи концы: познаешь суть кольца.

Сведи век полимерный и пещерный:

Ишачит гений, словно раб галерный,

Бездарность удостоена венца.

 

Дать жизнь – один лишь способ у творца,

А для убийц возможности безмерны.

Богатый выбор лишь у подлеца,

Нет выбора у любящих и верных...

 

Покамест председательский звонок

Мой монолог регламентом не скомкал,

Стихами буду говорить негромко.

 

Пусть, как сверчок, я знаю свой шесток,

Припас я два-три слова для потомка.

Срок наступил. Пора сплетать венок.

 

                     XV

Срок наступил. Пора сплетать венок.

Цветы мои и стебельки бурьяна –

Гербарий памяти благоуханный,

Переплетенье выстраданных строк

 

О том, что за порогом есть порог,

О странствиях в заоблачные страны,

О красоте загадочной и странной,

О том, что лишь в богине виден Бог.

 

Конец, что создается до начала, –

Н так ли сотворен был белый свет?

Идущего опережает след.

 

Пусть разум вопрошает одичало:

Начало где? У палки два конца.

Сведи концы: познаешь суть кольца.

 

 

 

 

 

 

 

              КРУГИ СПИРАЛИ

 

                                 1

Когда, дрожа, слились во мраке двое,

Душа у них легка, а плоть сладка.

Незримо обступают их века

И Млечный Путь, как существо живое.

 

Творится дело, в сущности, простое,

Но буду вызван я из тайника.

Ждут облака, когда глаза открою,

И отклика ждет лепет родника.

 

Внутри самим себе мы незнакомы.

Красивы ли, умны ли хромосомы,

Где гениальный шифр, как на листе?

 

Влюбленные набаловались ночью,

Чтобы невольно, как бы между прочим

Взойти звезде в утробной темноте.

 

                                 II

Взойти звезде в утробной темноте,

Цепочки фаз пройти без проволочки!

Остаться б там, где начинался с точки

В счастливой простоте и наготе.

 

Но Программист всегда на высоте.

Рай теплой материнской оболочки

Становится подобен одиночке, -

Блаженство уступает тесноте.

 

Приговорен я волей неизменной

Расстаться с первой замкнутой вселенной,

Где я царил один и без проблем!

 

С меня хватило бы: в родном - родное...

Но повелеть - "родись в сорочке!" - всем

Стремится материнство мировое.

 

                                 III

Стремится материнство мировое,

Чтобы прошло изгнанье без следа.

Кровь, пуповина... Зрелище какое! -

Пролог  невинный Страшного суда.

 

Но вот в глаза спасенье световое.

Мир сотворен уже внутри плода.

У губ дитяти - млеко молодое,

Осталась боль за кадром навсегда.

 

Пусть, присягнув красавицам нездешним,

Поэзия довольствуется внешним, -

Разгадка жизни скрыта в животе,

 

Где дух и плоть путем срамным и грешным

Подводятся усилием успешным

К единству в бесконечной полноте.

 

                                 IV

К единству в бесконечной полноте

За Солнцем вслед - вокруг людей мгновенных

Плывет Луна среди созвездий пленных,

Блаженная в духовной нищете.

 

Рожденные доверьем к доброте,

Мы состоим из свернутых вселенных,

Которые печатаются в генах, -

Я теми был, а мною будут те...

 

Яйцо и Солнце - знак один опишет.

Бог больше бесконечности. Превыше

Любви сама любовь. Пусть на хвосте

 

Разносит весть в день рождества комета:

В который раз я удостоен света!

Дитя есть дань первичной чистоте.

 

                                 V

Дитя есть дань первичной чистоте,

Как утро мира, Солнце на востоке.

Подключены все мировые токи

К новорожденной жизни и мечте.

 

Но сколько скорби в нашей суете,

Где вкупе с добродетелью пороки

Торопятся преподносить уроки

Ребенку - ахиллесовой пяте...

 

Сто правд, сто кривд и сто противоречий

Ложатся на младенческие плечи,

Но детство - гениальности страна,

Где временно прописка нам дана.

 

Потом - разлом на женское, мужское...

Любовь - игра и чудо роковое.

 

                                 VI

Любовь - игра и чудо роковое,

Точнее - Имя, что тебя займет,

Заполонит. Скажу: янтарь и мед,

Любовь - пересеченье золотое.

 

Пускай твердят: больное есть, дурное,

Скажу: слеза. Скажу: рука и рот.

Пусть говорят: хрипение и пот,

Скажу: стрела, ранение сквозное...

 

Любовь есть нить, в конце которой - Бог,

Ведь истинно вам сказано: любите

Друг друга, и невидимые нити

Сплетутся нежно в световой клубок

 

Вокруг Земли. Заданье чти земное.

Ты - царь, построив кров над головою.

 

                                 VII

Ты - царь, построив кров над головою.

Дорога - к храму, к поприщу - стезя.

Дом поважней державы. Дверь открою,

Да проторят к нему тропу друзья!

 

Пусть бури ждут мятежные герои.

Дождю и ветру в дом входить нельзя.

Бездомный мир шатается, грозя.

Стол. стул. кровать. Великие устои!

 

Вернется путник, если дом в душе.

Нет общечеловеческого рая

Без личного, того, что в шалаше.

 

Восторжествует истина простая,

Что лучше - со щитом, чем на щите.

Но Бог - и тот распят был на кресте.

 

                                 VIII

Но Бог - и тот  распят был на кресте.

Как часто паству подменяет стадо!

По миру бродят призраки распада,

У ада вход имеется везде.

 

Возводим стены вопреки беде,

Но дом - не крепость. Хватит и снаряда.

Приказ. Огонь! Ни дома нет, ни сада –

На картах и не значились нигде.

 

Защиты нет, родные. Нет гарантий.

Двадцатый век опишет новый Данте,

Где не про нас в грядущее побег...

 

Что ж. Дом свой украшает человек,

И ласточка исполнить прилетела

Призвание, обязанность и дело.

 

                                 IX

Призвание, обязанность и дело...

При свете дня ищи свою звезду

И звездный час всегда имей в виду,

Пока судьба тебя ведет умело.

 

А если стрелку в компасе заело,

Размениваешься на ерунду,

На сон, на телевизор, на еду, -

Но творчество ревнивей, чем Отелло.

 

Ты власти в пасть, как кролик, не смотри,

А коли с ней успел совпасть - тем хуже.

Любая должность человека уже.

 

Цари и те пускали пузыри.

У человека вещный мир снаружи,

Отдельно – вызревание внутри.

 

                                 Х

Отдельно – вызревание внутри.

Возможности... откуда? из-под спуда?

Какой разброс! - от Будды до Иуды,

От Богоматери до Бовари!

 

Дорога разветвляется на три.

Есть выбор. Вероятность. Амплитуда.

А выше - ни случайности, ни чуда.

Гори, гори, звезда моя, гори!

 

Мы Бога мыслим в небе небывалом,

Он вездесущ и в бесконечно малом.

Закладкой в гены кто руководит?

 

Астральное наращиваю тело,

Питаю дух стремлением в зенит.

Вдруг седина, предвестница предела...

 

                                 XI

Вдруг седина, предвестница предела...

Не спрашивай "за что" и "почему",

Благодари, что не попал в тюрьму.

Под поезд или в оптику прицела.

 

Жизнь всю прожить - завидней нет удела!

Детей и внуков обласкай в дому.

В рай пропуск выдают не по уму,

А по любви, что и врагов жалела.

 

Душа - как море. Утром янтари

Она выносит к берегу упрямо:

Купальщица, нагнись и подбери!

 

Ты жил и умер. Такова программа,

Таков финал - комедия ли, драма,

Но нет предела в завитках зари!

 

                                 XII

Но нет предела в завитках зари.

Последняя секунда безразмерна.

Я у реки. Мне десять лет, наверно.

Ночной бульвар. Мелькают фонари.

 

Оркестр в саду играет попурри...

Горит вокзал. Взрывается цистерна.

Салют в столице. Ты стройна. как серна...

Я в кабинете. Надпись на двери.

 

Тоннель. Полет. И свет на третьи сутки.

Я умер. Я родился. В промежутке

Мне смерть преподнесла видеоклип.

 

Пусть наобум всю жизнь перемотала,

Но фильм не оборвался, не погиб,

И нет конца, как не было начала.

 

                                 XIII

И нет конца, как не было начала,

И бесконечность - вся внутри котла...

В небесном куполе - колокола,

Лицо Земли прекрасно без забрала.

 

Вовек линейка не соединяла

Два времени, два трепетных крыла,

На нить одну еще не нанизала

Звезду и атом некая игла.

 

Кончается земная кали-юга.

Я чувствую космического друга.

Все смертны. Да не все. Сокрыта суть

 

В непостоянной воле идеала.

Из мира в мир указан узкий путь.

Нырнула жизнь в себя и свет достала.

 

                                 XIV

Нырнула жизнь в себя и свет достала,

И речь, и счет при этом сберегла:

Изъять нельзя ни буквы, ни числа -

Все существует как существовало.

 

Яйцо Вселенной, истины лекало.

Спиральная шкала добра и зла...

Цель не видна, но к ней летит стрела.

Как уловить идею сериала?

 

Все проще, чем я думал. На вопрос

Ответит измерение иное...

Но этих, этих глаз мне жаль до слез.

 

Желанье жить - желание святое.

Смерть попирая, впереди Христос,

Когда, дрожа, слились во мраке двое.

 

                                 XV

Когда, дрожа, слились во мраке двое -

Взойти звезде в утробной темноте.

Стремится материнство мировое

К единству в бесконечной полноте.

 

Дитя есть дань первичной чистоте,

Любовь - игра и чудо роковое.

Ты - царь, построив кров над головою,

Но Бог - и тот распят был на кресте.

 

Призвание, обязанность и дело!

Отдельно - вызревание внутри.

Вдруг седина, предвестница предела,

 

Но нет предела в завитках зари,

И нет конца, как не было начала.

Нырнула жизнь в себя и свет достала.

 

 

 

 

 

 

7.

 

 

  ЗЕРНА

*   *   *

Писать, когда другим не пишется,

любить, когда другим не любится,

внимать, когда другим не слышится,

растить, когда другими губится.

 

*   *   *

Себя я узнаю в отце и сыне.

В два времени гляжусь я потому,

что между ними я посередине,

игрой зеркал отпугиваю тьму.

 

В ЗЕРКАЛЕ

Здравствуй, я, у которого сердце справа!

Только к тебе могу прижаться

сердцем к сердцу, -

не наискосок...

 

*   *   *

я хочу отстать от жизни

от сегодняшнего дня

         (как сосновый бор от поезда

         как от лайнера звезда)

 

*   *   *

Пока в воде отпускники,

на пляже лежаки

и узкие подстилки

теснятся, как могилки...

 

*   *   *

А всего лишь через сто страниц

в летописи жизни без конца

никого из ныне действующих лиц

на подмостках не оста-не-тся...

 

ВСЛЕД ЗА ВОЙНОЙ

Насильник, взявший женщину в полон,

не знает сам, что ею побежден, -

завоеватель, покоривший племя,

не только пролил кровь,

                     но влил и семя...

 

СРЕДИ РУИН

не на руины смотрю

 а на то, как пробивается

между камнями трава

 

 

*   *   *

Кому дорога мудрости дана

и жизнь длинна - с годами понимает:

смерть издали огромна, но она

по мере приближенья -

                     исчезает.

 

*   *   *

Постепенно и вдруг

всё на свете свершается:

путь прямой завершается,

получается – круг...

*   *   *

Усмехается дьявол криво:

– Дети Большого Взрыва,

что же, атом раскалывая,

испугались вы малого?

 

*   *   *

– Гиены, исчадье геенны,

мы худшее в мире зверье!

– Мы - люди, мы песня Вселенной,

мы очи, мы ключик ее!

 

*   *   *

Добро умудряется вдруг испариться,

как только берется бороться со злом;

зато доброта сердобольно с водицей

склоняется над полумертвым врагом.

 

*   *   *

Солнце скрывает Вселенную,

свет - золотая завеса,

ночью бездонная истина

 в бездне бессонным видна.

 

ДАНТЕ

Говорил мне Бог, водя по краю

и по кругу и держа в кругу:

– Многое себе не разрешаю,

ибо слишком многое могу!

 

*   *   *

Бог не может быть самоубийцей,

этим грешен только человек.

 

*   *   *

– Поверил он, что H₂O –

вода, пар, лёд,

а сомневался, что живет

в трех лицах Божество!

*   *   *

Бог облекает меня,

как мать облекает зародыш!

ДУША

Как бы долго не была в полете,

а настанет время умирать,

возвратится блудная без плоти,

Господи, к тебе, как бумеранг...

*   *   *

Зря над тобою знаки или числа

выводит в небе тайнописью стриж,

пока в своей неповторимой жизни

отсутствуешь, беспамятвуешь, спишь...

*   *   *

Зерно в земле, звезда во мгле,

слова в душе и плод во чреве –

единый код во всем посеве.

 

*   *   *

Ночь в лесу! О, как ты хороша!

Сердцу больше ничего не надо,

только б слушать, слушать не дыша

шорохи и шепот снегопада.

  
                                     *   *   *

Ах, не рассчитывай и не вникай:

случай - вот чародей!

Письма без адреса ветру бросай -

эти дойдут скорей!

 

*   *   *

Кому эстетство,

кому естество...

– по какому ведомству

ведовство?

*   *   *

То, что знаю –

         выше слов,

но приходится словами

говорить со всеми вами

и спускаться с облаков...

 

*   *   *

Чем  естественней и случайней

неурочное слово слетает к тебе,

тем верней причащаешься к тайне,

к ворожбе или даже - судьбе...

 

*   *   *

Естественность нарушена,

и в раковине - резь;

зато растет жемчужиной

прекрасная болезнь.

 

*   *   *

Быть только собой

поэту не удается:

увидит хромого,

и нога подвернется.

 

*   *   *

– А король-то голый!...

                     Вся земля

убедилась. Торжествует разум.

Но поэт невидимое глазом

видит, не заметив короля!

 

*   *   *

Вы из времени, он - из вечности, -

через вас он навылет пройдет...

 

*   *   *

С возрастом, как с перевала

я смотрю, и глаза мои сухи:

видел я, из какого

            прекрасного материала

делаются старухи...

 

 *   *   *

– Мыслей нет у красотки! - заметил дурак,

подхватила бессильная зависть;

но сама красота – это мысль, это знак,

это рая забытого запись!

 

*   *   *

Одно только слово

тебя и меня связало,

тысячи слов

нас отдаляют теперь...

 

ПОЭТЫ

Прародитель Авель нам оставил

горькое призвание любить,

и завет – превыше всяких правил:

лучше быть убитым, чем убить.

*   *   *

Плотник в сосне

различает доски,

мастер

в доске прозревает лицо.

 

 

*   *   *

Художник – скороход,

            крылатый,  с виду пеший,

вышагивающий

            картину или стих,

пророк, но не судья,

            скорее – потерпевший

за нас и за себя,

            за тех и за других...

 

 

*   *   *

Вычеркиваю адреса,

вычеркиваю телефоны,

но это лица, голоса,

слова навек, и смех, и стоны...

 

*   *   *

И я скользнул по разным странам,

как отраженье по стеклу...

 

*   *   *

...пытался я избыть стихотворением

тоску.  Но настоящая тоска

непоэтична. Музыки не стоит.

Не дай вам Бог...

*   *   *

Сила может запросто убить.

Слово - и убить, и воскресить!

*   *   *

Какие прекрасные вижу стихи,

когда собирается буря:

качаются в рифму деревьев верхи

и катится гром, балагуря.

 

*   *   *

Ты ночами не спишь, переводчик,

хочешь Пушкина перевести,

хочешь в лодочке, как перевозчик,

берег с берега перевезти...

 

*   *   *

После боя - как до боя - снова

солнце и небес голубизна.

Тишина над полем Куликовым

и над Бородинским тишина...

 

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Я упал на войне

посредине луга,

у меня на спине

борозда от плуга.

*   *   *

Всё еще запрет провозглашается...

Пусть грозит ослушнику клеймо:

то, на что никто не соглашается,

делается исподволь само.

 

КОРТЕЖ

Волчья свора в ночи по Москве

пробегала, и все светофоры,

не мигая, таращили взоры,

застывая в зеленой тоске.

 

 

*   *   *

Самолетик Руста -

стрекозы полет,

а держава хрустнула,

как весенний лед.

 

*  *   *

Петр строил на болоте,

получился Ленинград,

Ленин строил по марксизму,

получился Петербург.

 

 

*   *   *

На Запад катя, азиатский поток

ушел, как в песок...

         Но без шума и спора

отправилась пешая Русь на Восток

и до Океана дошла, до упора!

 

*   *   *

У России свой путь. Роковые вопросы

возвращает на круги своя...

На границе вагоны меняют колеса –

у России не та колея.

 

СЮРРЕАЛИЗМ

детское девичье личико

женские груди

бабские бедра

ступни старухи

*   *   *

– Все ее любовники

живут в этом городе...

– Хорошо, что он такой большой,

с ними тебе не столкнуться.

 

ЭТИ ДВОЕ

как две ладони

во время овации –

он и она

ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ РИФМА

                     Бог

                  любовь

*   *   *

Повторенье любви материнской

ты найти надеялся в женской...

Не за Божьей ли благодатью

ты толкался в девичье лоно?

*   *   *

– Благодари судьбу,

что я тебя любила,

 перстами тонкими лепила

морщины первые на лбу...

*   *   *

Половинка моя, половинка моя,

что ж до встречи тебя обломали?

И теперь в этом мире едва ли

половинок сойдутся края...

*   *   *

– Чтоб любовь не дошла до беды,

отношенья должны быть простыми.

Просто: как выпить стакан воды...

 

– В пустыне, в пустыне, в пустыне...

*   *   *

Урок анатомии. Тело:

почки, печень, гемоглобин...

Но это решительно не имело

отношения к той, кого я любил.

 

*   *   *

Он полюбил ее. Она была согласна.

Но стал поэт накручивать сюжет:

Где нет препятствий, там искусства нет...

Всё правильно. Они теперь несчастны.

*   *   *

Женский ум не разложить по полочкам,

женщина сама себе причина...

Убеждал:  не все мужчины сволочи!

Убедить сумел: не все - мужчины.

 

*   *   *

– Ты любишь меня, обнимаешь, целуешь,

ты делаешь то, что хотел я давно,

нагая, ты плачешь, смеешься, ревнуешь,

о, как хороша ты!..

                     Снимают кино.

*   *   *

...трещина, связующая нас

 

*   *   *

Везде из год в год

одна и та же пара

бредет по тротуарам

 в руками впереплет.

*   *   *

Ах, Боже мой, Боже мой,

   я встретил когда-то девушку...

Ах, Боже мой, Боже мой,

   я превратил ее в бабушку...

 

*   *   *

белую как лебедь

видел я последнюю любовь

вырванной страницей красной книги

улетала вымирать

*   *   *

Набегают дела за делами,

думать некогда, некогда жить.

Мы встречаемся ночью телами -

больше нечем любить.

*   *   *

Старого мастера

полуулыбка:

девочка - веточка,

женщина - скрипка.

*   *   *

Я весной зазевался на миг,

оказался во власти зимы...

Убыстряется время, старик.

– Нет, старик. Замедляемся мы...

 

РОДИТЕЛИ

Я обнимаю их, утешаю:

родители стали детьми.

*   *   *

В несодеянном каюсь...

 

*   *   *

Напрасно в предчувствии гроз

столичные стонут витии:

не в Риме родился Христос,

помазанник периферии!

ЛИДЕР

Провозгласил: "Я всё могу!

Добьюсь, мне никого не жалко..."

Кто наследил в его мозгу?

Наполеон и коммуналка.

 

*   *   *

Исторически подтверждается,

что на грозных вершинах величия

самовластники вырождаются

до последнего неприличия.

*   *   *

Начинаются муки:

издается указ,

что отныне за Буки

принимается Аз...

 

АРИФМЕТИКА

один плюс одна

получается три

или больше

 

*   *   *

Без очков иду.

На ступеньках метро

пятно крови...

 

Рассыпалась роза...

 

*   *   *

Где находится инферно,

преисподняя? - Наверно,

примостился ад хитро

меж асфальтом и метро.

ВРЕМЯ

Я спросил у камня сколько ему лет

а нисколько - сказал -

чего нет того нет

 

*   *   *

события люди идеи

в башку дурака

вползают на четвереньках

и распрямиться не могут

*   *   *

Сколько не дави на доски

под водой -

не взрастишь у них присоски

никакой.

 

*   *   *

Чтоб сдружились рыбы повсеместно,

он смешал морскую воду с пресной...

 

КВАДРАТУРА КРУГА

Геометрию в руки взяла

и, поморщась, швырнула обратно:

всё неверно - свобода кругла,

а обязанности квадратны!

*   *   *

В чистом поле, где возможность всех дорог,

я мысленно провел черту:

ее не перейду.

*   *   * 

С детства, словно ежа, под череп

запускают образ врага,

и живут в подсознанье-пещере

змей-горыныч и баба-яга.

*   *   *

Прожив солидный срок,

припомнил всё подробно,

и был правдив итог:

жизнь неправдоподобна.

*   *   *

Делается счастье, как вино.

Потому оно сначала бродит,

но в подвалах памяти доходит,

там, где одиноко и темно.

 

*   *   *

В каждом деле надо ставить точку.

У последней научись черты

славить завершающую строчку

ради беспощадной красоты.

 

 

                                                       КИРИЛЛ КОВАЛЬДЖИ   

                        ОТДЕЛЬНЫЕ ИЗДАНИЯ

 

                        ПОЭЗИЯ

 

       ИСПЫТАНИЕ. Госиздат Молдавии, Кишинев,1955

       ЛИРИКА. Госиздат Молдавии, К.,1956

       НА РАССВЕТЕ. Советский писатель, М.,1958

       РАЗГОВОР С ЛЮБИМОЙ. Госиздат Молдавии, К.,1959

       ЧЕЛОВЕК МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ. Картя Молдовеняскэ, К.,1961

       СТИХИ. Картя Молдовеняскэ. К.,1963

       ГОЛОСА.  Молодая Гвардия, М., 1972

       ИСПЫТАНИЕ ЛЮБВИ. Картя Молдовяняскэ, К.,1975

       ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ. Советский писатель, М.,1981

       КОЛЬЦА ГОДОВЫЕ. Советская Россия", М.,1982

       ВЫСОКИЙ ДИАЛОГ.  Библиотека "Огонька", М., 1988

       ЗВЕНЬЯ И ЗЕРНА. Советский писатель, М., 1989

       КНИГА ЛИРИКИ. Книжный сад, М., 1993

       ЗЕРНА. Краткостишия.  РБП, М., 1995

       НЕВИДИМЫЙ ПОРОГ. Книжный сад, М., 1999

                          

                        ПРОЗА

         ПЯТЬ ТОЧЕК НА КАРТЕ. Повесть. Советский писатель, М., 1965

         ЛИМАНСКИЕ ИСТОРИИ. Роман. Советский писатель. М., 1970

         СВЕЧА НА СКОЗНЯКЕ. Роман. Московский рабочий. М., 1996